Футбол в зрелом возрасте

Могилев Леонид Иннокентьевич

– Планы какие? – спрашивает он.

– Завтра на лесопункт. Катер ходит еще?

– А чего же ему не ходить, противному?

– Вот, а пока покушать, отдохнуть с дороги.

– А полетать?

– Не без этого. И не говори никому, где я. Ну, хоть день-другой.

– Да хоть и третий. А рыбу?

– Половим.

– А с ружья?

– Не. Не могу. Живое.

– Как знаешь. А в убитом виде?

– Это можно. В разумных пределах.

Командирский гостевой номер ждал меня.

Я проснулся под вечер от

стука в дверь, не понимая, где и что, и почему перед глазами обои нового рисунка, почему телевизор «электрон» тарахтит подсаженным кинескопом и показывает незнакомую теледиву, и почему это так настойчиво стучат в дверь. На столе – следы легкого застолья – это мы с Колей отмечали встречу. Теперь вспомнил. Я иду в трусах и майке открывать дверь. Коля за ней – бодрый и добрый.

– Не спи на закат. Поехали кататься?

– Куда?

– Полетаем немного. На пожары.

– И у вас пожары?

– Это у нас пожары. У вас так, баловство.

Белесая дымка над домостроениями городка. Словно специально машина закладывает круг над стадионом и снижается. Различаю трибуны примерно на тысячу человек, мачты осветительные, околотрибунные помещения. Жухлое поле размечено, круги на месте, даже есть какая-то арка при входе и ограда.

– «Маракана» ваша?

– И «Лужники» в одном флаконе. Был просто пустырь. Авдеич постарался.

Знать бы, что стадион который нужно бы было назвать именем генерала Вашенцова, еще при его жизни станет полем невероятной битвы при моем участии, следовало бы пробраться к заветной дверке и выпрыгнуть из самолета безо всякого парашюта, чтобы раскинуть руки и ощутить себя птицей, летящей на закат. Но прорицать грядущее – не всякому дано.

Я и не знал, что Ан-2 еще летают. И Ан-24 летают, и многое другое, что находится в хороших рабочих руках. Наша «двоечка» поднимается с аэродрома. Внизу карандаши уснувших военных бортов, которым уже не подняться. В другом углу поля – то, что еще доживает по своей специальной надобности. Едва пролетаем над слиянием двух речек, дающих жизнь реке великой и прекрасной, на рыжей, выцветшей на солнце равнине вижу черное пятно. Недавно тут горело. С нами лесник в кителе со значком налета и золотыми «веточками» на рукаве.

У хребта, где, несмотря на жару, лежит снег, виден дым. Делаем круг и видим фигурки огнеборцев, завершающих свое дело. А впереди, над зеленым откровением – белый столб, разминаемый легким ветром.

Показался поселок Запруда, недалеко от которого замечен пожар. Лесник высматривает какие-то знаки, говорит по рации, снова велит делать круг, наконец, удовлетворенный, позволяет нам идти вверх. Даже километрах в двух от земли машину потрясывает потоками воздуха от горящего леса. В салон проникает дым.

– Не боись – комментирует Коля, – тут все схвачено у начальников, и люди есть, и везде бы так…

– А чего под Рязанью не было? Людей или денег?

– Рязань близко к вождям и подвождкам. Потому и горит. И притом, где у них лесники, где мелиорация? А у нас недобито. Я думаю, это сам МЧС поджигает

и рушит, чтобы фронт работ был.

– Ну, это ты хватил.

Но в целом я удовлетворен ответом. Медведь, соболь, лось. Главные начальники далеко, а местные еще дальше. Авиагородок. Раньше меня бы и до лесопункта добросили. Теперь только на винтокрылом. На полосе… а нет теперь полосы. Склад. Летим назад. Теперь можно посмотреть сверху на хозяйство Коли. Вижу «Аннушки», Як-40, два винтокрылых и что-то под брезентами, ангары без признаков обветшания, заправщики. Николай – рачительный хозяин законсервированного аэродрома. Может своим ресурсом помочь выиграть небольшую войну, если не очень далеко и не очень долго. Мы садимся.

Потом мы сидим в номере с Николаем, пьем местное пиво в банках, по вкусу неотличимое от «Балтики», и говорим о всякой чепухе.

– А на большой земле у тебя есть нора? – спрашиваю я.

– Откуда? Все, что было, первая жена освоила. Родители свое сестре оставили. Я тут хотел бы родиться и умереть. Родился в Запорожье, а умереть все равно тут хочу. Умрет аэродром – и я с ним.

– Чего ты занудил?

– Да ничего. Тут рыба, дичь, тут даже бобры. Надо тебе бобровую шапку?

– Не надо мне бобровой шапки. Мне бы фуражку, как у тебя.

– Эту не могу подарить. Она талисман. Завтра новую закину. На заготовку, значит?

– Ну да. По балансу ничего там не происходит. А пока шел, товарный продукт, вижу – везут.

– Да. Работают пилорамы. И сушилка работает. И соляру недавно просили.

– Дал?

– Как не дать?

– Там вот нормальная жизнь. На заготовке. Поселок – не чета нашему. Тайга от околицы. По склону поднимешься на взгорок, а внизу – котловина. На горизонте хребет. Мы над ним пролетали сегодня. Ландшафт альпийский – чудо. А в поселке дома из лиственницы и тротуары. Там кирпичный заводик, потому и жизнь. Спорткомплекс не погубили. Гостиниц – аж две в свое время отстроили. И в обеих жизнь теплится.

– Это как?

– Туризм. Семья одна выкупила. Бизнес не пошел, а здание живо. Надзирают. Другое что придумают. Вот юрты, например. Отличное жилище. Легко разбирается, собирается. Пробуют продавать. И что ты думаешь? Получается.

– Вот так. Под боком расцветает чужой бизнес, а мы не знаем.

– Да парень ваш все знает. Ты начальник, сам соображай.

– Что ты, Коля, намеками да междометиями говоришь?

– Ты лучше расскажи, пивнушка-то на «Маячке» есть еще?

– Да нет ничего. Ни одной. Пива везде много, а посидеть негде.

– А чебуречная на Майорова?

– Ничего нет. Никель, стекло. И кабаки какие-то ненастоящие. И медведи при входе, в смысле чучела, с подносами и половые в рубахах. Есть, конечно, местечки, а того, что ты в молодости метил, нет. Кончилось.

– Вот. Поэтому никуда не хочу.

– А что? Молодость из пивнушек состояла?

– Да нет. Но как-то они больше запомнились. Я в Киеве училище заканчивал. «ГВФ». Гражданского Воздушного Флота.

– Был я в Киеве недавно. Там еще хуже.