Футбол. Искушение
Шрифт:
– Да кури-кури, мне не мешает. А сам я как-то к зелью не пристрастился, - кивнул Кузьмич, испытав удовольствие от нежданной Ромовой тактичности.
Ром тщательно раскурил сигарету, глубоко затянулся, выдохнул клуб ароматного дыма, уставился на алый кончик тлеющей сигареты:
– Неплохие... похожи на старое "Мальборо", мне с оказией их из-за бугра привозят.
Отхлебнул виски, еще раз затянулся, прислушался к неожиданно возникшему легкому головокружению от табака и алкоголя, встряхнулся и продолжил:
– Я не дебил, понимаю, что вижу. Но я, также, и потому не дебил, что въезжаю, чем может все это кончится. Парень феномен, как я догадываюсь, самородок. Но ты сознаешь, что значит - 100% гол?
Еще раз затянулся, придвинул к себе пепельницу, аккуратно стряхнул столбик пепла:
– Продолжим. Представь на минуточку, вот есть у нас такой мужичок... всякий раз как он выходит на поле, всякий раз как мяч оказывается у него в ногах, и ворота... скажем так, в радиусе досягательства, он непременно забивает гол... если, конечно, вратарь не извернется и не вытащит. Вот как ты думаешь, часто ли любой... повторяю, любой, даже самый классный голкипер сможет тащить из "девяточек", если всё летит только туда и всё без промаха, а?
Ром раскраснелся, замотал головой и заговорил, глядя почему-то в сторону:
– Ты отдаешь отчет, какие деньги в этом крутятся? Да за его жизнь - когда всем всё станет известно - ломаного медяка никто не даст. Вернее, наоборот, большие деньги дадут. И посадят его... не подумай, что в тюрьму, но посадят непременно... на цепь посадят, на золоченную. Понял? Ты, старая твоя голова, про тотализатор слышал? Ааа, слышал...
– Нет, ты не горячись, погоди... а почему, по-твоему, я к тебе обратился? К старому другу, из старой же гвардии. Почему? Ты думаешь, что мне совершенный конец настал, все мозги пропил? Нет, Рома, не так это. Но пока я места себе не видел. А сейчас увидел! Это шанс, Рома, шанс и для меня, и для тебя, и для всего нашего футбола. И для парня, кстати, тоже... Но ты прав, думать надо, и думать крепко.
– А ты знаешь, что у меня лицензия "А", к примеру?
– Кузьмич продолжил резкими, чеканными, краткими фразами, разрубая перед собой ладонью прокуренный воздух, - Ты же в аттестационную комиссию частенько входил... формально, конечно... но когда списки подписывал, мое имя никогда не замечал? Но я никуда не дергался. Потому что смысла не видел... А вот сейчас вижу. И "Про" через год себе сделаю! Но понимаю, что в одиночку не потяну. И потому я здесь. С тобой мы разрулим. И всем будет! Всем "сестрёнкам по серёжке"!
Кузьмич сделал крупный глоток из стакана, отмахнулся от табачного дыма, потом негромко сказал, глядя собеседнику прямо в глаза:
– Да и тошно на нынешних смотреть. Ты вспомни, как у нас было, в наше время!
– Всякое было, Кузь, всякое. Но ты прав, в целом нам стыдиться нечего. И терять, по сравнению с нынешним временем, было нечего. Сущие копейки! А сейчас? Ты только тронь, попробуй!
Потом Ром глянул на Кузьмича, не впрямую, а как-то искоса, косвенно и добавил негромко:
– Федя, я все понимаю, ты увлечен, и это заметно. Но ты все же определись, кто ты - тренер или агент? Сам понимаешь - или одно, или другое. Несовместимо это, регламент союза ты не хуже меня знаешь. Подумай.
Федор опустил голову и не ответил.
С какого-то момента собеседники стали говорить горячо, но немного о разном, каждый о своем. Иногда Кузьмич не понимал, что имеет в виду Роман, о чем он рассуждает. Слишком в разных плоскостях они обитали.
– С какого перепугу? С какого такого рожна мне кого-то трогать? Нет, ты мне объясни...
Роман стремительно пьянел на глазах, Кузьмич ему не уступал.
– Интересы, бляя... интересы. Всегда задеваешь чьи-то интересы. И тот кто-то - очень бывает недоволен. До смертоубийства, бляя, порвать готов...
– потом неожиданно переключился, забормотав про себя - ... первоначально начинает, паспорта нет, ни к кому не приписан... ...регистрационный период прошел, но это мы порешаем, не проблема... на каждое правило есть исключение... лицензия "А", говоришь?...
– Ром вдруг замер, прислушался к чему-то внутри себя, поглядел на Федора неожиданно трезвыми глазами и внятно произнес, - Ты думаешь, я смогу вот так это все оставить? На самотек? Увидел, осознал, а потом из головы выбросил? Нет, брат, шалишь. Я сам себя пока уважаю. Завтра... нет, через пару дней позвоню. Пусть уляжется в голове, на трезвую надо думать, что делать и решение принимать. Хорошо? С послезавтрашнего дня жди звонка. А пока - никому ни слова, и парня предупреди. Договорились? А сейчас давай просто отдохнем.
Дальше они просто пили. С какого-то момента Кузьмич стал воспринимать события вокруг урывками. Иногда входили и выходили какие-то люди, хлопотали на столе, видимо, персонал. Периодически Ром орал про "русалок", пришли какие-то девицы. Ушли ни с чем. Пару раз перемещались в жаркую кабинку сауны, попариться. "Не крякнуться бы с непривычки, - в такие моменты думал Нестеров, - Но хорошо, же, блин... Как в молодости, на базе, после важного и классно отработанного матча... Эх..."
О чем-то говорили, что-то вспоминали, о ком-то жалели.
– Помнишь, на Смоленке в угловом коробку "Тичерз" с задней двери по блату брали?
– А как же... Только не коробку, забыл ты, а целых две. В коробке дюжина была, а мы двадцать четыре взяли, чтобы каждому досталось. Взяли бы больше, но остальное "мидовские" захапали, тоже любители еще те. По десятке за штуку, если не ошибаюсь. И сверху что-то.
Потом все каким-то образом смешалось и покрылось мутью. Затем Кузьмич вдруг обнаружил себя, полулежащим в углу. Напротив сидел Фененко, сложив ноги по-турецки. Он сидел, раскачиваясь взад-вперед, уставившись в пол. Ром был пьян до изумления. Временами его отчаянно больные глаза поднимались и блуждали вокруг. Вдруг Ром что-то тихонечко забормотал. Федор подался вперед, прислушиваясь.
– Есть такая тварь единая, на земле, Феденька... рудиментами которой являемся мы, люди... со временем мы погружаемся, вливаемся в эту тварь и становимся ее ложноножками, альвеолами... Не все, совсем не все, но мно-огие... Боже нька... насколько же многие... Вливаются в существо... вливаются в существо под общим названием Тварь...
Взгляд Рома поднялся, остановился на Кузьмиче и всмотрелся, казалось, в самую душу:
– А некоторые... пусть редкие, но некоторые... и они есть... остаются людьми.