Футбол
Шрифт:
Сегодня благодаря 15 миллиграммам миртазапина, который служит антидепрессантом, помогающим уснуть (звучит как оксюморон), и 20 миллиграммам циталопрама по утрам (принимать нужно 40 миллиграмм, но в свое время у меня произошел кошмарный тризм челюсти из-за ингредиента, похожего на МДМА (экстази), в составе этого препарата), я абсолютно другой человек. У меня все еще бывают скверные периоды, но я уже не просыпаюсь в ужасе от грядущего дня, не смотрю из окна на тренировочное поле, желая, чтобы оно было от меня как можно дальше, не воспринимаю каждую задачу равноценной восхождению на Эверест. Никакое количество употребленных таблеток не превратит стояние в очереди в банке или поход в супермаркет Tesco с тележкой в увлекательное приключение, но, по крайней мере, теперь я могу делать эти простые вещи без проблем.
На какое-то
Когда клубный врач прописал мне эти препараты, он сказал: «Они очень хорошо помогают моим пациентам… Ах да, передозировка ими невозможна, если ты вдруг задумаешь чего». Он был не единственный, кто ощущал необходимость держать со мной ухо востро. Изначально меня прикрепили к лондонской клинике (я не хотел туда идти), но после двух часов в компании молодого человека, который просто сидел, говорил: «Понимаю» и «Что вы чувствуете по этому поводу?», я сделал вывод, что впустую трачу свое время. Под конец приема он сказал мне: «Я буду с вами честен. Я опасаюсь за вашу жизнь, и мне было бы спокойнее, если бы нашелся кто-то, кто отвез бы вас домой». Он был настолько взволнован, что из его офиса мне так ни разу и не позвонили, чтобы назначить второй прием. Мне интересно, думает ли он о том, что со мной стало.
Психотерапия – очень странный опыт. Я часами сидел, слушая, как незнакомые люди спрашивают у меня: «Когда вы в последний раз проявляли агрессию? Вы думали о суициде? В этих мыслях – каким способом вы себя убиваете?» Я думал, что все это подозрительно походило на одну из тем альбома The Dark Side of the Moon группы Pink Floyd, так что я отвечал: «Я не боюсь смерти. В любой момент я готов умереть, мне все равно. Почему я должен бояться смерти? Никакой причины для этого нет, однажды все мы уйдем» [25] . Эти слова, как знают фанаты Pink Floyd, прозвучали в этом альбоме. Никто никогда этого не замечал. Очень много материала для своих колонок я нашел как раз в тот период жизни, что навевает на меня мысль о том, что в маниакальной депрессии все же что-то есть. К примеру, в моем плей-листе iTunes самыми популярными треками были композиции из моего прошлого. На первом месте была песня Love Will Tear Us Apart группы Joy Division, чей лидер, Иэн Кёртис, покончил с собой, и чьи загадочные тексты преследовали меня, долгие годы играя в моей голове. Я не раз пытался засунуть их в свою колонку, но безуспешно.
25
Вольный перевод строк из песни The Great Gig in the Sky. – Примеч. ред.
На втором месте была We Do What We’re Told (Milgram’s 37) Питера Гэбриэла, песня о скандальных экспериментах, которые проводил социальный психолог Стэнли Милгрэм. В песне звучат отдаленные крики испытуемого, что мне тогда очень нравилось, и их я смог вплести в свои заметки. Третьей была потрясающая It’s Alright Ma (I’m Only Bleeding) Боба Дилана, и эта композиция до сих пор заставляет меня волноваться. Поэзия в ней так хороша, что любая попытка приблизиться к ее уровню будет пустой тратой времени. Один из моментов песни поразил меня особенно сильно. Это те строки, где Дилан говорит о священниках, проповедующих зло, учителях, считающих, что знания умеют ждать. Завершается же куплет словами, что даже президент Соединенных Штатов временами раздевается догола. В этом было что-то, что зацепило меня.
Я помню, как очень сильно боялся лечения препаратами. В идеальном мире, как хотелось бы думать, человек способен вернуться к нормальному психическому состоянию естественным образом, не полагаясь на химикаты, особенно учитывая то, как много придумано других способов ему помочь. Когнитивно-поведенческая психотерапия, или КПТ, предполагает работу с экспертом, и ее суть заключается в том, чтобы «перезагрузить» мозг, который стал иначе воспринимать окружающий мир и ежедневные ситуации. В моем случае я годами накапливал негативные мысли и оттачивал привычку уничижительно относиться к самому себе и всему, что было хорошего в моей жизни, особенно к футболу. КПТ меняет привычные мировоззренческие установки, позволяя взглянуть страхам в лицо и побороть все те вещи, с которыми мозг не хочет и не может разбираться; по сути приводя пациента к старту, откуда он может начать все с чистого листа. Разумеется, трудно сказать, насколько КПТ ответственна за мой обновленный кругозор и какой вклад внесли препараты. Из страха и нежелания думать о том, что последний год я тратил на сессии КПТ по 300 фунтов в неделю, я скажу, что, вероятно, пятьдесят на пятьдесят, и теперь я считаю этот вопрос уже решенным.
Скажу по правде, я никогда не думал, что буду таким старым. Моя карьера пролетела мимо; в ней были невероятные взлеты и кошмарные падения, о которых я никогда не смогу позабыть. Когда я был маленьким, отец рассказал мне историю одного из своих кумиров – Питера Грина из оригинального состава Fleetwood Mac. Отчаянно желая удержаться на волне успеха, сопутствовавшего группе вначале, коллеги Грина по коллективу начали оказывать на него давление, чтобы он написал еще один хит. В середине 1970-х Грин прошел курс электроконвульсивной терапии в психиатрическом госпитале после того, как ему диагностировали шизофрению, начавшуюся у него по причине провала попыток свыкнуться со свалившимися на него и группу славой и успехом. Тогда он сильно запустил свои ногти, и они достигли такой длины, что он уже не мог играть на гитаре. Я вспомнил об этой истории лишь пару минут назад – вероятно, потому, что сейчас, сидя здесь и печатая последние страницы этой книги, я знаю, что буду честен с собой до конца, если скажу, что в течение последнего года я очень много пил и частенько переедал, преследуя жалкую цель – набрать лишний вес, что, в свою очередь, вынудит тренеров не брать меня в состав. Я не хочу снова играть в футбол. Я не хочу возвращаться. Не заставляйте меня это делать.
Ладно, руки вверх. Я так и не раскрыл свой потенциал. У меня слишком много изъянов в характере, которые не позволяют мне стабильно и качественно работать, и это касается практически любого дела, за которое я берусь. Все остальное – лишь оправдания. Но футбол – жестокая игра. Он несправедлив, как бы ни пытались уверить нас в обратном эксперты, потому что есть невероятно талантливые команды и есть команды, чьи игроки должны компенсировать нехватку таланта упорной работой: пробегать дальше и бить сильнее. Лично я виноват в том, что слишком много внимания уделял вещам, происходившим вдали от поля, и в результате от этого страдала моя карьера. Чем выше игрок поднимается в футболе, тем больше различных нюансов ему нужно учитывать, а если он не способен нормально с ними справляться – чего я не мог – это его собственное упущение.
Контракты на имиджевые права – очевиднейший пример этого, и они определенно стоят того, чтобы их заключать, если только ты не идешь против системы. Об этих контрактах было многое написано, но люди до сих пор задают вопросы. Давайте начнем сначала.
Если футбольный клуб осознает, что может получать прибыть от использования твоего имиджа, который, по сути, является самым личным объектом интеллектуальной собственности, каким только может владеть человек, тогда это осознание должно быть отражено в денежном плане. Другими словами, они обязаны платить игроку за это, и условия вознаграждения оговариваются в контракте футболиста.
Вот как работает эта система в музыкальном бизнесе. Если у меня есть фотография Пола Маккартни или Лиама Галлахера, которая стоит больших денег, и я захочу ее использовать в коммерческом плане, тогда мне понадобится заключить сделку со звукозаписывающей компанией, владеющей правами на творчество артиста. Если лейбл сочтет, что я предлагаю достаточно денег, а они, в свою очередь, будут способны заплатить адекватный процент с продажи артисту, тогда в теории я смогу использовать изображение для заработка.