Шрифт:
В палате Лупцова небрежно швырнули на кровать, врезали по почке так, что удар по-очереди отозвался во всех органах, и придавили коленом.
– Я же тебя предупреждал, засранец, - без тени злобы сказал краснорожий.
– Теперь держись.
Лупцов не видел, что происходит у него за спиной, слышал лишь кряхтенье санитаров, звон посуды и короткие фразы, которыми обменивался меж собой медицинский персонал. Кряхтел и сам Лупцов. Он пытался хоть немного освободиться из-под тяжелого гнета, боролся молча, чтобы не тратить силы понапрасну, но очень скоро выдохся и тогда сдавленным шепотом проговорил:
– "Пошел
– Ну вот, заголосил, - чему-то обрадовался краснорожий. А Лупцов, не обращая внимания, продолжал сипеть:
– "...и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертания зверя и поклоняющихся образу его".
Где-то через минуту Лупцов почувствовал, как с него рывком содрали больничные штаны, а ещё через пару секунд в ягодицу вошла толстая игла. И сразу свет померк у него в глазах, воздух застрял в бронхах на выдохе, и жидкий непереносимый огонь от места укола разлился по всему телу. В последнем яростном рывке Лупцов попытался защититься, оттолкнуть мучителей, но обе руки его оказались прикованными тяжелыми железными цепями к столбу. Лупцов лишь пошевелил пальцами, прижался к дереву затылком и посмотрел на чернильное беззвездное небо. Внизу, у штабелей вязанок с хворостом все ещё возился огромный рыжий монах в черной рясе. Он плеснул несколько ковшей расплавленного жира под ноги Лупцову, затем обошел с зажженным факелом все четыре угла и подпалил те места, где ещё не было огня. Ветер помогал ему, раздувая занявшееся сухое дерево.
По краям пламя уже поднялось до уровня коленей, и пляшущие оранжевые языки ветром прибивало к ногам Лупцова, вызывая во всем теле какой-то леденящий трепет.
– "Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце!
– хрипло закричал Лупцов.
– И дано было ему жечь людей огнем!" - Безумным взглядом он посмотрел прямо перед собой и в нескольких метрах от костра увидел Люцифера. Освещенный неровным скачущим светом, тот сидел на колченогом стуле, положив ногу на ногу, и меланхолично наблюдал за аутодафе. Слева и справа от Люцифера, опустив лица долу, кружком расположилось с десяток монахов, и отблески пламени плясали на бледных плешках братьев во Христе. За спиной у Люцифера стояли епископ с судьей, оба в мантиях, соответствующих сану каждого, с раскрытыми книгами в руках и торжественностью на лицах. Затем до Лупцова донесся голос епископа. Он говорил негромко, но заучено внятно:
– Дабы ты спас свою душу и миновал смерти ада для тела и для души, мы попытались обратить тебя на путь спасения и употребили для этого различные способы. Однако обуянный низкими мыслями и как бы ведомый и совращенный злым духом, ты предпочел скорей быть пытаемым ужасными вечными мучениями в аду и быть телесно сожженным здесь, на земле, преходящим огнем, чем, следуя разумному совету, отстать от достойных проклятия и приносящих заразу лжеучений и стремиться в лоно и к милосердию святой матери-церкви. Так как Церковь Господня ничего более не знает, что она ещё может для тебя сделать ввиду того, что она уже сделала все, что могла, мы, указанный епископ и судья...
– Люцифер!
– не дожидаясь приговора, закричал Лупцов. Пламя, закручиваясь по спирали, уже облизывала ему бока, запах горелого мяса поднимался от ступней, которые Лупцов уже давно не чувствовал. Там, внизу, была лишь неописуемая боль, которая, заполняя мозг, мешала сосредоточиться на какой-то одной мысли...
– Люцифер!
– ещё раз крикнул Лупцов, и тот откликнулся:
– Чего ты хочешь, смертный? Или тебе недостаточно тепло там? Кажется, епископ уже все сказал, - чернявый посмотрел назад, и священнослужитель кивнул ему.
– Люцифер, если ты действительно есть..!
– задыхаясь от дыма и огня, выкрикнул Лупцов.
– Есть, есть, что надо, говори, - развязно ответил чернявый.
– Я хочу заключить с тобой договор, - чувствуя, как на голове загораются волосы, проорал Лупцов.
– На любых условиях! Если тебе нужна моя душа, бери её. Я много не попрошу!
– А я много и не дам, - хохотнул чернявый.
– Так чего же ты хочешь, смертный?
– Хочу обратно в тот дом в деревне, где мы с тобой жили... Где я тебя спас, - из последних сил выкрикнул Лупцов.
– Любите вы, люди, напоминать об оказанных услугах. Бескорыстно палец о палец не ударите, - проворчал чернявый.
– Ладно. Будь по-твоему.
– Он лениво махнул рукой, и огонь погас, будто его и не было.
– И это все, что ты хочешь?
– спросил Люцифер.
– Ф-фу, - перевел дух Лупцов, - Нет. Я хочу, чтобы вся эта зараза, окутавшая Землю, исчезла. И эти нелюди тоже.
– А вот этого я не могу, - ответил чернявый.
– Ты?! Не можешь?!
– с идиотским, надрывным смехом спросил Лупцов.
– Да, не могу. Это не моя область. Ты ещё попроси Солнце поближе к Земле подвинуть или на Марс тебя забросить, погулять. Кстати, тело твое останется здесь.
– Как это?
– не понял Лупцов.
– Так. Все, дружок, отныне оно для тебя потеряно навсегда. Его здесь замуруют до самой твоей смерти. Но тебе нечего беспокоиться. Тебя-то я освобожу.
– Не морочь мне голову, Люцифер.., - мотая головой, проговорил Лупцов.
– Я и не морочу. Тебя же не смущает, что после смерти твое созревшее для посадки тело, как зерно, положат в землю. Ну так и пусть оно дозревает здесь.
Лупцов обратил внимание, что монахи с епископом куда-то пропали. Он пошевелил руками и обнаружил, что они свободны. Бесследно исчезли и цепи со столбом, как и хворост, и черное беззвездное небо.
– Да, Люцифер, - неожиданно вспомнил Лупцов.
– Я хочу, чтобы та женщина... ну, которая набивалась ко мне в жены, проснулась. В общем, нашла своего мужа.
– А тебе-то что до нее?
– спросил чернявый.
– Да так, заодно. Тебе же не трудно, - ответил Лупцов.
– Ладно, попробую, - высокомерно пообещал Люцифер и поднялся со стула.
В палате, словно в тюремной камере, над дверью горела засиженная мухами, тусклая лампочка. Чернявый взял со своей тумбочки газету, свернул её трубкой и опустился у кровати на четвереньки.
– Я полез в землянку, буду наблюдать в подзорную трубу за монахами, пояснил он.
– А ты поезжай в магазин, купи патронов. Знаешь, где? Угол Бродвея и проспекта Маркса, фирменный магазин "Патроны". Возьмешь десять пачек 136-го калибра.
Лупцов слушал его с возрастающим ужасом и не мог понять, шутит чернявый или говорит серьезно. Затем тихо, с каким-то злобным присвистом, Лупцов спросил: