Галобионты
Шрифт:
– Вы можете делать со мной все, что захотите, – проговорила она, поднимая голову и взглядывая на профессора, – на вам никогда уже не быть первым…
– Замолчи, мерзкая дрянь! – завизжал Степанов, наотмашь ударив девушку по другой щеке.
– Убейте меня и создайте себе новую, девственную жертву!
Выронив нож, Степанов в бешеной ярости принялся избивать девушку. Однако с каждым ударом сил в ней только прибывало.
Она уже не только выкрикивала оскорбительные для Антона Николаевича слова, но и перемежала их громким смехом.
Вдруг стул, на котором сидела девушка, накренился и упал на пол. Степанов, полностью утративший человеческое обличье, принялся бить Любовь ногами. Ему хотелось только одного: растерзать это лежащее у ее ног тело, смешать ее красную кровь с голубым шелком платья. Из уст профессора вырывались нечленораздельные крики. Брызгая слюной, он продолжал избивать девушку, которая не издавала уже ни звука.
Снова разрушилась единственная мечта его жизни. Снова между ним и самой дорогой для него женщиной вклинился тот, кого профессор считал виновным в своей трагедии. Саша. Саша Александров!.. Как клял себя Антон Николаевич за то, что поддался глупой иррациональной идее использовать для создания галобионтов пятой серии клетку погибшего друга юности. Для чего он это делал? На сей вопрос у него никогда не находилось ответа. Как знать, быть может Степанов безотчетно стремился смоделировать то положение вещей, которое существовало в дни его молодости? Только так он мог по-настоящему испытать свою судьбу. И, победив, сказать себе, что победа вполне заслуженна. Однако, как и больше двадцати лет назад, судьба обманула Степанова. Как и тогда между ним и Любашей вклинился этот необыкновенный человек, умный, талантливый, никогда не унывающий Сашка! Снова он оказался первым и единственным, кто безраздельно владел той женщиной, которая должна была, просто обязана была принадлежать только ему, Степанову!
Антон Николаевич потерял счет времени. Наконец, силы его стали иссякать. Шатаясь, он отошел от лежащей без движения девушки и рухнул в свое кресло. Он переживал точно такие же ощущения, как и тогда, когда придя к себе домой, почувствовал, что Любаши там нет. На Антона Николаевича навалилась та же страшная опустошенность. Но было еще нечто, усугубляющая и это без того невыносимое чувство. Степанов потерпел фиаско второй раз. Он добивался возмездия двадцать лет, посвятил этому все свои умственные, физические, моральные силы. Он жил одной лишь надеждой, которая вселяла в него силы. Без этой надежды Степанов, скорее всего, уже давно гнил бы в могиле.
Судьба жестоко обманула его и теперь профессор рыдал, положив голову на стол. Свербившая в нем мысль, что он не заслужил такого страшного обмана, лишила профессора последних сил. Ярость его иссякла. Он чувствовал себя жалким, уничтоженным и совершенно беспомощным. Любовь, по-прежнему лежавшая на полу и не подававшая признаков жизни, нисколько не интересовала Степанова. Привязанная к стулу девушка была для него чем-то вроде выброшенной тряпичной куклы. В тот момент Антону Николаевичу не пришло в голову, как прозорлив был Дзержинец, когда сказал ему, что рано или поздно он захочет выбросить девушку на помойку. Так оно и вышло. Женщина его мечты оказалась куклой, с плохо налаженным механизмом. Степанов вдруг осознал, что в жизни нет ничего горше неосуществимой мести. Стремление совершить возмездие оказалось иллюзорным. И сам себе Антон Николаевич представлялся безнадежным неудачником.
Прошло довольно долго времени, прежде чем профессор поднялся на ноги. В нем созрело решение, показавшееся панацеей от всех несчастий. Если жизнь утратила всякий смысл, но и нечего за нее цепляться. Если жизнь настолько жестока, что не дает ему возможности свести счеты с обидчиками, то единственное что ему остается, это свести счеты с самой жизнью.
Степанов уже подошел к шкафчику с препаратами и задумчиво выискивал среди многочисленных склянок наиболее верное и безболезненное средство, как с пульта охранной системы базы раздался писк. Кто-то вышел на связь с базой. Этим некто мог быть только Дзержинец. Действуя скорее автоматически, чем осознанно, Степанов подошел к пульту и медленно повернул рычажок, уже готовясь произнести привычное приветствие. Но голос, зазвучавший в динамике, мгновенно вывел Степанова из состояния глубочайшей депрессии.
– Хозяин, вы меня впустите?
Антон Николаевич не верил своим ушам: с ним говорил никто иной, как Геракл.
– Кто это? – спросил Степанов, чтобы удостовериться, что он не ослышался.
– Это я, Хозяин, Геракл.
Некоторое время опешивший профессор тупо взирал на экран.
– Откуда ты?
– Издалека, Хозяин, вы впустите меня.
– Но как ты здесь оказался?
– Я расскажу вам, как только вы меня впустите. Я устал, Хозяин, мне нужна ваша помощь.
– Значит, ты все-таки выжил, – пробормотал профессор, все еще не в силах прийти в себя от неожиданности.
– Да, но если вы меня не впустите, мне долго не протянуть.
Степанов задумался. От постигшего его потрясения профессор нежданно-негаданно превратился в фаталиста. В том, что Геракл, единственное существо, которому он доверял, появился именно в такую минуту, Антон Николаевич увидел перст провидения. И тут профессора осенила обжигающая идея.
– Геракл! – позвал он галобионта.
– Да, Хозяин, – немедленно отозвался тот.
– А Алекс… он с тобой?
– Нет, Хозяин, я прибыл один.
– Но он жив? – продолжал допытываться Степанов.
На сей раз Геракл ответил на сразу.
– Я точно не знаю, Хозяин, – неуверено проговорил он.
– Но он не погиб на южной базе, так ведь, мой друг? – с безумной надеждой спросил Антон Николаевич.
– Да, Хозяин, – ответил Геракл, интуитивно угадав настроение профессора, – он выжил так же, как и я.
– Я отключаю охранную систему и жду тебя, мой друг, – возвестил Степанов.
Следующие несколько минут тянулись для Антона Николаевича как долгие мучительные часы. Он нервно вышагивал по кабинету, прислушиваясь ко всем доносящимся до него звукам. Наконец в коридоре послушались шаги. Степанов бросился им навстречу и остановился, пораженный увиденным. Геракл похудел, осунулся, выглядел изможденным. На иссиня-бледном лице галобионта выделялись лишь большие блестящие глаза.
– Здравствуйте, Хозяин, – проговорил Геракл, подойдя к профессору, – спасибо, что не отказали мне в помощи.
– Ты совсем ослабел, мой друг, – произнес Степанов, проводя помощника в кабинет, – надо заняться тобой.
Уложив Геракла на кушетку, профессор принялся хлопотать над ним.
– Придется сделать тебе несколько инъекций.
– Думаю, что мне не помешала бы и обычная еда, – осторожно сказал Геракл, покорно принимая все манипуляции профессора.
– Сейчас, мой друг, прежде нужно тебя обследовать, – возразил Антон Николаевич, в котором снова проснулся исследователь.
Геракл безропотно подчинился.
– Признаться, никак не ожидал тебя нова увидеть, – говорил Степанов, все еще не оправившийся от удивления, – значит, и на старуху бывает проруха.
Поймав недоумевающий взгляд Геракла, Антон Николаевич пояснил:
– Полковник уверял меня, что вы оба мертвы. И я, признаться, ему поверил.
– Просто нам повезло, Хозяин.
Геракл вкратце поведал профессору обстоятельства их с Алексом спасения. Степанов слушал галобионта очень внимательно.