Гамбургский счет (статьи – воспоминания – эссе, 1914 – 1933)
Шрифт:
В результате вещь дошла не до того читателя, которому она была предназначена. Люди одного класса с Толстым – Норов и Вяземский – обиделись на Толстого, а интеллигенция, которую Толстой презирал, приняла его.
Вывод:
Мартын не живой человек. Он из папье-маше. Он взят напрокат из кладовых старой литературы. А в литкружках клубов, библиотек, писательских ассоциаций и школ Мартына изучают как революционный тип. Бессмысленная, вредная работа.
Китовые мели и фарватеры
День смерти Клариссы Гарлоу
Мы убеждены, что инерция вчерашнего дня кончена.
Мы представляем себе историю литературы не в виде непрерывной цепи, а в виде борьбы и вытеснения отдельных линий.
Леф отрицает современную, то есть печатающуюся сейчас, прозу.
Мы знаем, насколько мало места занимает беллетристика в наше время.
В свое время, когда Ричардсон заканчивал «Клариссу Гарлоу», читатели ждали в соседней комнате, ждали долго и обсуждали вопрос, умрет ли Кларисса? Были приняты меры к спасению Клариссы. Один человек угрожал Ричардсону, что если Кларисса умрет, то он изобьет сочинителя, так как невеста его сильно огорчается Клариссиной судьбой.
Через несколько часов, потупив голову и не отвечая ни на один из вопросов, Ричардсон вышел из двери и посредине комнаты поднял руку вверх. «Она там!» – произнес он неподдельно грустным голосом, и вся компания погрузилась в печальные размышления. Двор был немедленно извещен о печальном событии.
Эта заинтересованность в романе давно пережита.
Организм читателя вакцинизирован вымыслом. Интерес к сюжету, к судьбе героя упал настолько, что Алексей Максимович Горький печатает свой роман «Клим Самгин» сразу в двух журналах, причем в одном идет начало, а в другом – конец.
Так можно перевозить только мертвое, мороженое, разрубленное на части мясо.
В 1906 году Л. Толстой писал Ив. Наживину:
«Роман, вероятно, много мешал, и я рад, что вы его кончили. Я давно уже думал, что эта форма отжила, не вообще отжила, а отжила как нечто важное. Если мне есть что сказать, то не стану я описывать гостиную, закат солнца и т. п.
Как забава, не вредная для себя и других, – да. Я люблю эту забаву. Но прежде на это смотрел как на что-то важное. Это кончилось».
Роман существует, но существует как свет угасшей звезды. И в то же время на стеклах библиотек Ленинграда появилось объявление: «Здесь можно получать беллетристикуи мемуары». Никогда еще, а только сейчас, во время, нами предсказанное, не существовали одновременно на рынке мемуары Щепкина, Анненкова, Вигеля, Вульфа, Сушковой; они еще недавно были библиографической редкостью. Панаева со своими воспоминаниями читается лучше, чем романы Шолохова, несмотря на то, что к книгам Панаевой не прилагаются никакие премии. Писателя воскресают заново, и происходят изумительные вещи, когда на рынке полное собрание сочинений Панаева, вышедшее давно, стоит дешевле, чем его воспоминания, которые можно прочесть в том же собрании сочинений. Когда воспоминания Григоровича идут хорошо, хотя и изданы дорого, а собрания сочинений Григоровича – груз для букиниста. Умирающий роман опытен.
Читая романы «Красной нови», видишь, как толково танцуют современные беллетристы и как они хорошо знают способы заставить романную куклу говорить «папа» и «мама».
Натурщики протестуют.
Беллетристика умных не удовольствуется этим. Она движется в сторону опубликования материала, она переключается на новую сторону, и вот начинается спор автора и натурщика. Когда-то петрашевец Ахшарумов, которого Добролюбов считал соперником Достоевского, когда-то Ахшарумов написал роман «Натурщица». В этом романе выдуманнаяженщина судом протестует против судьбы, которую ей приписал автор. Выдуманные люди оживали в старой беллетристике, жили семьями и производили друг друга. Онегин родил Печорина, Печорин родил Тамарина, и так далее, и так далее.
Сейчас беллетристы крадут человеческие судьбы, и натурщики уже живые, уже с фамилиями протестуют, – они говорят, что именованные числа нельзя ни делить, ни складывать. Дегтярев протестует против Всеволода Иванова, который использовал мемуары для своей «Гибели Железной»{238}.Мемуарист чувствует себя автором, а не инертным материалом.
Сюжетное оформление перестало являться признаком авторства и свойством, таинственно превращающим нечто в искусство. Писатели, начавшие безматериально, люди типаКаверина иВагинова{239},перешли к памфлетным мемуарным романам.
Они делают ошибку, потому что нельзя пририсовывать птичьи ноги к лошади, – птичьи ноги можно пририсовывать только к дракону, потому что дракона не существует.
Л. Толстой на китовой мели
Я не думаю, что время остановится и что подробности навсегда вытеснили генерализацию, но я убежден, что новые беллетристы, считающие себя потомками классиков, на самом деле рождены только инерцией типографских форм.
Когда-то Хлебников называл партер китовой мелью. Китовая мель Большого театра в толстовские дни пустовала.
В пушкинские дни от речи Достоевского падали в обморок люди, и Глеб Успенский должен был бороться с праздником, как с живым событием, утверждая, что речь Достоевского имеет не всечеловеческое, а «всезаячье» значение.
Автор нескольких незаконченных произведений Сакулин не мог заполнить пустоты зева сцены Большого театра. Шацкий читал о педагогике, было очень скучно. Китовая мель населилась мелкой рыбой.
Может быть, где-нибудь у баптистов по внелитературной линии мог сейчас существовать юбилей Толстого.
Такого отсутствия заинтересованности, такой обреченности юбилея нельзя было себе представить.
И слухи о чтении трудовой интеллигенцией стихов над могилой Толстого и пении школьников – все это зевает, как зал Большого театра.
Спор о Ю. Тынянове и Белинском
Покровительственная полоса и протекционные тарифы, введенные на беллетристику, конечно, поддерживают ее производство. Олитературиваются этнографический очерк Пришвина и исследовательские работы Юрия Тынянова.
Юрий Тынянов замечателен своими исследовательскими работами над архаистами. Ему удалось понять судьбу Тютчева, Тынянов ввел в историю литературы понятие соотнесенности возникновения литературной формы на фоне другой литературной формы.