Гамма для старшеклассников
Шрифт:
– Да что угодно! Грубые голоса прохожих, лай собак, ночные шорохи. Понимаете, когда десятиклашек одевают в хабэ и дают в руки автоматы, то сразу на верное столетие приближается всеобщее оледенение. Странная вещь, дезертиры не убивают, а патриоты как раз наоборот… А иногда меня начинает пугать вообще все. Такое ощущение, будто мое присутствие здесь – ошибка. Я неприспособлен для этой атмосферы, этой гравитации. Это как кактус, который время от времени цветет. Только опять же наоборот. Вы меня понимаете?
– В некотором смысле, – доктор снова поднялся, с самым задумчивым видом зашарил пальцами у
– Тэк-с… Базедовой болезни, кажется, не наблюдается.
– Конечно, не наблюдается. Причем здесь это? Я говорю совершенно о другом!
– Разумеется, голубчик, разумеется. Тут все говорят о другом. Но это им только кажется. На самом деле все людские разговоры сводятся к одному и тому же. Психастения, навязчивые фобии, вечная неуверенность в собственном «я». Это нормально, голубчик.
– Нормально?
– Если вы в состоянии контролировать себя, значит, нормально.
– Но дело в том, что я боюсь именно потому, что знаю о завтрашнем холоде. Я угадываю причинно-следственную связь, понимаете?
– Какая-то, братец, ерундистика. Сначала погода, затем страх, а теперь вы приплетаете сюда причинно-следственную связь?
– Все правильно, – заверил я его. – Потому что наше «сегодня» теснейшим образом увязывается с днем еще не наступившим. Увязывается настолько тесно, что это пугает.
Доктор раздражено крякнул.
– Это что же? Мы кузнецы, и дух наш молод?
– Не совсем, но…
– Минуточку! Я так понимаю, что сегодняшний дождь вы пытаетесь соединить с завтрашними заморозками?
– Да нет же! Дождь оттого, что вчера на рынке я видел безобразную драку. А сегодня две женщины в троллейбусе сказали мне гадости. Одной не понравился мой зонт, вторая, передавая абонемент, не сказала ни «спасибо», ни «пожалуйста».
– Вы реагируете на такие мелочи?
– Если бы только я! Но ведь и природа!
– Что природа?
– Тоже реагирует.
– Мда… – Врач вернулся за стол. – Говорите вы в общем-то нормально, а вот мысли… Впрочем, мысли у нас у всех малость того, – он остро взглянул мне в лицо. Точно уколол глазами-буравчиками. Выстрелил и всмотрелся, попал ли?
– Послушайте! А может, вы верующий?
– Смотря во что.
Доктора такой ответ не устраивал, и он сердито зафыркал.
– Но в церковь-то вы, конечно, заглядываете?
– Нет, не заглядываю. Хотя пару раз бывал. Слушал, как поют.
Доктор осуждающе покачал головой. Я думал, он скажет: «Мда… Ох, уж эти мне печорины с онегиными! Рыцари гипертрофированных чувств… Шагу не ступишь без того, чтобы не угодить на какого-нибудь нытика!» И я бы тогда откликнулся: «Да, я нытик, но вы врач и должны помогать нытикам. Потому что все больные – нытики, и это факт, от которого никуда не спрячешься. Здоровым некогда ныть, они живут, чтобы радоваться, а не пугаться.» И возможно, доктор взглянул бы на меня с интересом или во всяком случае без отвращения. И задал бы пару задушевных вопросов, на которые я ответил бы столь же задушевно. И мы разошлись бы добрыми друзьями, до вечера сохранив о друг дружке светлые воспоминания. Но он твердо и уверенно промолчал. Только еще раз фыркнул, подтверждая свое нежелание стать моим другом. По всей видимости, я начинал его серьезно раздражать. Аллопатия всегда презирала гомеопатию.
Мне захотелось ударить его кулаком. Ударить и тут же спрятаться в шкаф, что стоял у стены. Мысли и желания были моими, – деваться от них было некуда. Презирая себя за подобные позывы, я на секунду зажмурился.
Доктор тем временем сгорбился за столом и что-то быстро принялся строчить на бланке. Подавшись вперед, я разглядел, что под рукой у него рецепт. Действовало сомнительное, но отработанное десятилетиями правило: пациенту ничего не объясняли и пациента профессионально отфутболивали. Желание спрятаться в шкаф исчезло, зато ударить кого-нибудь захотелось прямо-таки до слез.
Разумеется, мне выписывали бром и димедрол. С сеансом психолечения было покончено. Ни он, ни я более не вымолвили ни слова. Должно быть, внутренне мы успели рассориться и разойтись – два совершенно чуждых друг другу существа.
Уже на пороге, прикрывая за собой дверь, я что-то буркнул, прощаясь. Доктор пробурчал аналогичное в ответ. Вполне возможно, что я пробурчал «идиот». Что проворчал в ответ доктор, знал только он сам.
Урна стояла у крыльца – обиженная, пыльная и заплеванная, скособоченная от множества ударов, десятки раз крашенная – прямо поверх отпечатков и плевков. Точь-в-точь – нищенка на паперти с раскрытой в ожидании ладонью. Мимоходом пожалев ее, я сунул руку в карман. Неразборчивая писанина доктора птичкой спланировала в неблагородную компанию окурков, яблочных огрызков и скомканных фантиков. За спиной мелодично напевал женский радиоголос. Разумеется, про «оу-оу».
На психиатра я не обижался. За свою жизнь мне удалось повидать порядка сотни стоматологов, десятка три кардиологов и около тысячи терапевтов. По-настоящему лечить из них умели только единицы. Остальные измеряли температуру, выписывали анальгин с аспирином, со знанием дела толковали о горчичниках и банках, засыпали клиента с ног до головы мусорной латынью, а в критический момент бочком-бочком отходили в сторону.
Впрочем, ругать врачей – занятие неблагородное. Плохих врачей много. Их даже подавляющее большинство. Но их ничуть не больше, чем плохих академиков и политиков, никчемных бухгалтеров и слесарей-сантехников. Везде и всюду суровая статистика с готовностью предложит вам одни и те же цифры, но так уж получается, что злятся более всего на врачей. Оно и понятно, здоровье – собственность частная и неделимая.
Чтобы не было так обидно, я зашел в аптечный ларек и разом накупил капель от насморка, мази для глаз, пузырьков с йодом и таблеток от головы. В булочной по соседству приобрел пухлый батон с подгорелым низом. Набив таким образом патронташ, я чуточку приободрился. Бороться – не бегать. Теперь я во всяком случае был во всеоружии и энное время мог вполне отстреливаться от самых различных напастей. И тут же заныла голова. Верно, возжелала свеженького цитрамона. Лоб, подключенный к внутреннему напряжению, стал медленно накаляться. Криво улыбнувшись, я полез в карман за таблеточной упаковкой. Не в моих правилах потакать капризам, но мозг – не желудок. Ссориться с ним опасно.