Ганнибал. Бог войны
Шрифт:
Возбуждение Ганнона пропало, когда женщина вышла грустная. Как он мог забыть про ее мужа Луция? Что она так близко к своему брату и в то же время так далеко от него? И снова Ганнон проклял войну, вторгшуюся в его жизнь. В мирное время можно было бы найти торговый корабль, идущий в Регий, и заплатить капитану, чтобы тот узнал там, как здоровье некоего Луция Вибия Мелито. Теперь не так. Регий находился на вражеской территории, и нет абсолютно никакой возможности выяснить, умер ли Луций от ранений, а Ганнон сомневался, что Аврелия хотя бы задумается о новом браке, не убедившись в этом.
Он столько раз спрашивал, не тоскует ли любимая, что казалось навязчивостью спрашивать об этом опять, и поэтому Ганнон просто обнял ее. Не сказав, куда они идут, он повел ее в таверну под названием «Зерно и виноград». Когда они добрались дотуда, Аврелия ничего не сказала, но ее настроение немного приподнялось. Она, похоже, была рада зайти выпить. Ганнону очень хотелось снова испить местного вина; он в жизни такого хорошего не пил. Когда юноша похвалил его однажды вечером перед Клитом, тот рассмеялся.
– Ты не удосужился узнать, но виноградники на холмах вокруг Акрагаса знамениты, – сказал грек. – Здесь делают лучшее вино в Сицилии.
Теперь, заказав большой кувшин лучшего вина в заведении, он налил обоим по чаше и, взглянув Аврелии в глаза, поднял свою.
– За нас.
Наконец она улыбнулась, и в груди у него снова затрепетало.
– За нас.
Когда наступила зима, жизнь Ганнона и Аврелии обрела обычный порядок. Во всех отношениях они жили как муж и жена. Днем он исполнял обязанности войскового командира, позволяя ей вести маленькое хозяйство. Поскольку Элира осталась в Сиракузах, Ганнон как-то обмолвился о покупке рабыни, чтобы выполняла черную работу, но Аврелия с порога отмела такую возможность.
– Считаешь меня слишком важной особой, чтобы чистить овощи или выносить ночной горшок?
Он покраснел.
– Пожалуй.
Возлюбленная легонько ударила его.
– Ну, а я не такая. Я сама меняла пеленки Публию с первого дня. Ты не поверишь, сколько выходит у малыша из попки.
У женщины в глазах появилась задумчивость, и она добавила:
– У меня довольно мало забот, пока тебя нет. Так что уход за домом не позволяет соскучиться.
Оглянувшись назад, Ганнон с очевидностью понял это и начал получать больше удовольствия от душистых трав, которые Аврелия развешивала на стенах, от цветных одеял на постели и от забавных рассказов о городских рынках и лавках. Меньшее впечатление на него производили ее попытки готовить, но у него хватало здравого смысла улыбаться и говорить, что стряпня великолепна. Когда после одного бурного дня вечером зашел Клит и предложил сходить куда-нибудь поужинать, Ганнон с готовностью согласился. Слишком поздно он вспомнил, что возлюбленная уже начала готовить ужин.
– Конечно, если ты тоже хочешь пойти с нами, – сказал он ей.
Она надула губы и оторвала покрасневшие руки от горшка с грязными овощами.
– Я уже почти почистила их.
– Разве они не подождут до завтра? – Клит подскочил к ней и поцеловал ее ладони. – Помойся, и пусть тяжелую работу делает кто-нибудь другой. Подумай о небольшой награде от меня вам обоим за такую хорошую компанию.
Ганнон бросил на Аврелию многозначительный взгляд. Он часто говорил ей, какой тяжелой кажется Клиту жизнь в Акрагасе. Во-первых, потому что среди людей Гиппократа осталось мало сиракузцев такого же ранга, а местные и карфагенские командиры держались особняком. Кроме того, до города докатилось известие о бойне в Энне. Судя по большинству рассказов, в живых осталось меньше сотни жителей. Среди погибших, несомненно, была и возлюбленная Клита. С тех пор его не покидала бессильная злоба и непомерная печаль. Его единственным средством борьбы с этим были огромные объемы вина. Во время ночных возлияний он изливал перед Ганноном свое сердце, но ничто не могло облегчить его печаль. В этот вечер бедняге представлялся еще один шанс немного облегчить душу, подумал Ганнон.
Аврелия поняла. Она притворно нахмурилась, но потом улыбнулась.
– Ты меня уговорил, Клит.
Тот посмотрел на ее работу.
– И избавил тебя от удовольствия возиться с заплесневелой капустой и грязной морковкой.
Все рассмеялись.
– Куда ты нас поведешь? – спросил Ганнон, помогая Аврелии надеть толстый шерстяной плащ.
– В одно место около святилища Деметры и Персефоны, оно называется «Вол и плуг». Я еще не бывал в этом заведении, но говорят, что барашка на вертеле там готовят лучше всех в Акрагасе.
– А вино? Ничего?
По старой привычке командир пристегнул к поясу кинжал. У Клита тоже был свой, и, войдя, он оставил у двери небольшую дубинку. Акрагас был дружественный город, но с наступлением темноты здесь было так же, как везде.
– Не бойся, друг мой. Тамошний погреб пользуется уважением.
Ганнон надел свой плащ, зеленый с капюшоном. Он купил его, когда начались холода.
– Тогда веди нас!
Аврелия не выразила такого же энтузиазма.
– А нет ничего поближе?
– Беспокоишься о клептах? – спросил Клит и пояснил, увидев ее недоумевающий взгляд. – О ворах.
– Ну, да. Чем дальше идти, тем выше риск, что встретимся с ними, – особенно по дороге назад.
Карфагенянин порылся под кроватью и вытащил высокий посох, который нашел здесь, когда они въехали.
– Я возьму и эту штуку. Довольна?
Она неохотно кивнула.
Клит сверкнул зубами, перехватывая поудобнее свою дубинку.
– Хотел бы я посмотреть на клептов, рискнувших напасть на нас с Ганноном!
На Аврелию это не произвело такого впечатления, и он добавил:
– К тому же сейчас отмечают праздник Ленайя, так что вам нечего бояться. Клепты ничем не отличаются от нас, они тоже думают только о том, как бы напиться.
– Я не слышала про такой праздник, – сказала Аврелия.
– Он проходит в храме Диониса, и его празднуют все замужние женщины. Шлюхи… – Клит ощутил неловкость. – Прошу прощения. Я должен был сказать гетеры. Куртизанки. Они тоже участвуют.
– И что делают женщины?
В глазах Аврелии появился озорной блеск, и Ганнон скрыл свое удивление: она наверняка что-то знала про Ленайю.
Клит закашлялся.
– Все начинается с шествия во главе с разными жрецами, потом следует жертвоприношение козы. Некоторые говорят, что женщины разрывают ее на части, хотя лично я в это никогда не верил. Может быть, так было в прошлом, но не сейчас.
– А потом?
– Не могу сказать.
Ганнон усмехнулся. Он никогда не видел Клита таким смущенным.