Ганзейцы. Савонарола
Шрифт:
Город Визби на острове Готланд, долгое время служивший главным передаточным пунктом торговли между русско-азиатским Востоком и европейским Западом, один из важнейших пунктов ганзейской торговли на Балтийском море, уже очень рано разбогател и приобрёл весьма важное значение. Богатство города отразилось на внешнем его облике, и тесные, извилистые улицы Визби, застроенные уже в конце XIII века прекрасными домами, а также восемь церквей, воздвигнутых во славу Божию различными национальностями, стекавшимися в город Визби, не уступали в красоте постройки и в благолепии внутреннего убранства храмам, воздвигнутым в других важнейших ганзейских центрах.
Первый
Но в то время, которое мы описываем, город Визби был ещё далёк от упадка, и дворцы местных купцов ещё гордо возвышались на тесных улицах, которые были несколько мрачны от этих высоких домов. Жители Визби уже успели несколько оправиться от датского набега, потому что их богатства действительно напоминали неистощимый рог изобилия, который, несмотря ни на какие удары и потрясения, постоянно продолжал пополняться.
На улице, которая вела к гавани, только что отстроилось новое роскошное здание, такое громадное и прочное, как будто оно было построено на века. В нём помещалось множество обширных магазинов, наполненных драгоценнейшими товарами, привезёнными из Руси и с далёкого Востока. Сквозь толстые решётки в окнах нижнего этажа видно было множество работавших там писцов, приказчиков и мальчиков, между тем как в обширных складах и во дворе крючники были заняты погрузкой и выгрузкой возов с товаром и то вносили, в магазины, то выносили из них громадные тюки.
Под начертанный около дверей торговой маркой фирмы было высечено на камне имя её владельца: «И. Л. Тидеман фон Лимберг». Однако же ни он сам, ни его сыновья не заведовали этой побочной отраслью его обширного торгового дела; управление ею главным образом лежало на ответственности Реймара Стеена. Старый хозяин лишь изредка наезжал в Визби, чтобы ознакомиться с положением дел, и каждый раз только пожимал руку своему доверенному и выражал ему свою признательность.
Как раз накануне того дня, о котором теперь идёт речь, Тидеман опять прибыл в Визби, и прибыл не один, а с дочкой своей Росвинтой, которая хотела ближе познакомиться с недавно основанным новым отделением торговой фирмы отца. Это желание было не простым любопытством, а следствием того, что Росвинта действительно интересовалась торговлей, и у себя дома сама управляла маленькой конторой, с особым штатом приказчиков и мальчиков, которые исполняли поручения. А потому ничего не было удивительного в желании дочери Тидемана познакомиться с новой конторой в Визби. Но отец её был человек весьма проницательный и хотя не показывал виду, однако же очень хорошо знал, что Росвинту привлекает в Визби совсем иной магнит.
Росвинта много раз видела Реймара в доме отца своего, знала, что ему отец обязан спасением жизни, и хотя она никогда этого не высказывала, однако же от внимания старого Тидемана не ускользнуло то, что этот прекрасный юноша пришёлся ей очень по сердцу. После его отъезда в Визби она не заговаривала о нём и только однажды сказала: «Он — хороший человек; и добродушие, и мужество так и светятся у него в глазах!» Этих немногих слов было достаточно для отца, которому хорошо была известна искренность Росвинты в проявлениях чувства. Отчасти это глубокое и тёплое понимание чувств дочери происходило и оттого, что он всегда относился к ней как друг и, рано овдовев, перенёс на неё всю любовь, которую питал к её матери. Чем более подрастала его дочь, тем более он её любил, тем искреннее и теснее становились их отношения. Недаром называл он дочь «своим драгоценным алмазом» — и он был прав, потому что Росвинта, при всех своих внутренних качествах, и внешне была прекрасна. И, несмотря на то что в чертах её лица вовсе не было классической правильности, в её тёмных глазах столько светилось ума и душевной красоты, что, уж раз увидев её, не было возможности забыть эти чудные глаза. То же случилось и с Реймаром, который, пожив некоторое время в доме Тидемана и уезжая оттуда, с особенным чувством целовал руки Росвинты, которая... никогда не забывала вспомнить о Реймаре во время своей вечерней молитвы.
И вот Тидеман с дочерью приехал в Визби. Реймар по долгу службы представил ему полный отчёт о состоянии дел, и затем друзья сошлись за весёлым обедом в одной из комнат верхнего этажа, убранной чрезвычайно роскошно.
Тидеман выждал того момента, когда первые кубки вина внесли немного веселья в настроение Реймара, и только тогда решился сообщить ему, что был в Любеке. Зная благородное сердце Реймара, он не упомянул ни единым словом о дурном положении, в котором находится Госвин Стеен, и обратил внимание молодого человека на клевету Кнута Торсена.
— Вы напоминаете мне о моей прежней обязанности, — отвечал Реймар, тотчас придавший серьёзное выражение лицу своему, — а я, признаюсь, и позабыл о ней в заботах о моём новом деле. А между тем я только тогда могу вполне успокоиться, когда сорву личину с этого обманщика и потребую удовлетворения от этого похитителя моей чести.
— Так за чем же дело стало? — отвечал ему Тидеман.
— У Торсена нет теперь в Визби никаких торговых дел, — сказал Реймар. — Вероятно, он узнал о моём пребывании здесь и уже больше не возвращался сюда, а перевёл все свои дела в Копенгаген.
Тидеман немного подумал, а затем сказал:
— Это дело нужно уладить; необходимо дать вашему отцу несомненные доказательства вашей невиновности. А потому лучше всего будет, если вы съездите в Копенгаген.
— Да, конечно; но ведь здешнее наше дело нуждается в моём присутствии.
— Будьте спокойны, — с усмешкой сказал старый купец, указывая на Росвинту, — здесь у нас будет такая заместительница, какой мы лучше и желать не можем.
— Ну, ты уж преувеличиваешь мой небольшой талант, — сказала Росвинта отцу, краснея. — Я не желала бы заслужить порицания г-на Стеена.
— Как вы думаете, — сказал Тидеман с шутливой серьёзностью — справедливы ли её опасения?
— Мне сдаётся, напротив, что ваша дочь всё может выполнить, за что бы она ни принялась. И если бы мне теперь сказали, что она пишет большую картину, то я был бы заранее уверен в том, что эта картина будет замечательным произведением искусства.
— Скажите пожалуйста! Вы так ловко льстите, что я готов предположить даже — не служили ли вы где-нибудь при дворе, пажом у какого-нибудь принца!
— Я говорю то, что у меня на сердце, — отвечал Тидеману Реймар, вперив взор в Росвинту. — Итак, пользуясь вашим разрешением, я с первым же отходящим кораблём отправлюсь в Копенгаген, хотя теперь я гораздо охотнее остался бы здесь.
— Это почему? — спросил Тидеман.
— Потому что присутствие вашей дочери украшает жизнь в этом доме.
— Поёт, как миннезингер, — заметил Тидеман, от души смеясь и забавляясь смущением дочери. — Но я могу вас утешить: поезжайте с Богом! Дочь моя и по возвращении вашем ещё останется здесь.
Луч радости промелькнул на лице Реймара.
— Как я должен это истолковать? — спросил он.
— А очень просто: главную часть моих дел я передал сыновьям своим и хочу оставить в своём распоряжении только здешнее дело.