Гардемарины, вперед!
Шрифт:
– Груздочками закусывайте, ваше сиятельство, – приговаривал старик. – Груздочек сам проскальзывает.
– Груздочки – это грибы, – заплетающимся языком сказал тот, кого называли сиятельством. Голова его вдруг мотнулась вбок, грозя перевесить шатко сидящее тело, но он подхватил руками свою тяжелую голову и, словно крепя ее к шее, вернул в прежнее вертикальное положение. – Грибы… это к чему?
– Даме – к беременности, мужчине – к удивлению, – с готовностью пояснил старик. – Но это если во сне грибы видеть.
– У меня здесь все, как во сне.
Алексей
– Так о чем я? – продолжал мужчина. – Грибы к утомлению… Нет, я говорил, что тебе надо ехать с нами во Францию, Калистрат, Франция – звезда души моей! Ты сгинешь в этих болотах, Калистрат, Болота – это к чему?
«Совсем недавно, – мучительно вспоминал Алеша, – эти бархатные интонации, этот акцент…»
Он решил заглянуть в следующее окно, для чего встал на четвереньки, пролез под низкорастущими ветками ели и замер, открыв от удивления рот.
Ее он узнал сразу… Она сидела перед горящим камином, головка ее над спинкой кресла изогнулась, подобно экзотическому цветку.
Словно почувствовав Алешин взгляд, девушка повернула голову и, увидев прижатое к стеклу лицо, несколько секунд с удивлением его рассматривала, потом стремительно вскочила и выбежала из комнаты. Алексей и шагу не успел сделать, как она очутилась рядом.
– Молчи, – услышал он требовательный шепот. – Иди за мной. Не надо, чтобы тебя здесь видели.
Она толкнула низкую дверь и, уверенно держа Алешу за руку, повела его вниз по узким ступеням. В подвале было душно и темно, только в окошке у потолка светился рог молодого месяца. Сундуки, бочки, сваленные в кучу седла, или что-то похожее на седла, в углу поблескивала позолотой огромная рассохшаяся зимняя карета на полозьях. «Как ее сюда втащили? – подумал Алексей и тут же одернул себя. – О чем думаю-то, мне-то что за дело?»
– Вот мы и встретились опять, богомолка? Испугался?
– Нет, сударыня, – ответил Алеша тоже шепотом.
– Врешь. Зачем ты здесь?
– Мимо шел. Хотел попроситься на ночлег.
– Здесь мимо одни шпионы ходят. Женские тряпки сбросил?
– Это была шутка, сударыня. Я поспорил, что в женском платье во мне не узнают мужчину.
– Все врешь. Ты не мужчина, ты мальчик. Красивый мальчик… И я тебя давно жду, а если не тебя, то кого-нибудь вроде тебя. – Она тихонько засмеялась и прижалась к Алеше, щекоча ресницами его лоб.
Алешина рука покорно легла на ее талию, голова закружилась: «Что вы, сударыня? Я, право…» Девушка вдруг зажала его рот нежной ладошкой и замерла, вслушиваясь.
– Калистрат, где она? – произнес знакомый голос, и молодой месяц исчез, закрытый чьей-то спиной. – Я не могу жить без нее, а она отказывает мне даже в уважении. Да, да, она меня не уважает, – грустно добавил де Брильи и запел:
– У окна сидела принцесса-красавица. Все по ней вздыхали, никто ей не нравился. Смеялась принцесса над всеми вельможами. Досталась принцесса бедному сапожнику… [20]
20
Французская
– Как поет? – прошептала Анастасия восторженно. – Кто бы мог подумать, что он умеет так петь!
Дверь в подвал внезапно отворилась.
– Там кто-то есть, ваше сиятельство, – крикнул сторож.
Анастасия втолкнула Алексея в карету, прошептала на ухо: «Жди меня здесь!» – и легко взбежала по ступенькам.
– Кошка кричала как безумная. Я пошла в этот подвал, а там мыши пищат и темно…
– Звезда моя, – пылко воскликнул француз и тут же сник. – Прости меня, я пьян. О, эта проклятая русская водка!
– О чем ты пел, Сережа?
– Постель наша будет глубже океана глубокого, а в каждом углу расцветать будут ландыши. Так поют во Франции про любовь.
Де Брильи привалился к стенке, ноги его не держали.
– Пошли, ваше сиятельство…
Алеша дождался, когда голоса стихли, и вылез из кареты. Неожиданная встреча с красавицей возбудила его до чрезвычайности. Что за странные колдовские слова: «Я тебя давно жду…» Никто и никогда не говорил ему таких слов. Может, эти слова таят в себе опасность и ему лучше уйти? Уж не заперт ли он в этом подвале?
Он тихо поднялся по ступеням. Дверь открылась от легкого толчка, в лицо пахнуло лесной сыростью, запахом прели и хвои. Алеша поежился. Провести ночь под крышей было куда приятнее, чем лежать в мокрой траве. Он вернулся назад, залез в просторную, как комната, карету и растянулся на пыльных подушках.
А впрочем, какое ему дело до этой красоты? Не о ней он хочет думать. Надо расслабить мышцы, удобно положить щеку на ладонь, потом неторопливо рыться в памяти, вспоминая какую-нибудь из ночевок в лесу, костер, брошенный на лапник плащ, и тогда из темной глубины прошедшего, но такого недавнего и дорогого времени выплывет лицо Софьи, и он услышит далекий зов: «Я жду…»
Уже кричали петухи и небо в амбразуре окна стало белесым, когда его бесцеремонно растолкали сильные руки Анастасии.
– Проснись, Алеша. Хватит спать!
– Откуда вы знаете, как меня зовут? – Остатки сна как рукой сняло.
– Я давно тебя знаю, да имя забыла. А ночью вспомнила. Скажи, курсант, согласен ты ради меня жизнью рисковать?
– Нет, – быстро сказал Алексей.
– Боишься?
– Я ничего не боюсь, сударыня. Но обстоятельства таковы, что именно сейчас мне очень нужно быть живым. Простите меня.
– Ты даже не спросишь, зачем ты мне нужен?
– Вы ошибаетесь, я вам не нужен.
– Вот как заговорил? А подарки любил получать? – Анастасия повысила голос, забыв о предосторожности. – Неужели тебе маменька больше меня нравилась, испорченный ты мальчишка?
– Я вас не понимаю… – Голос Алеши дрогнул.
– Ты не знаешь, кто я? – удивленно спросила Анастасия.
– Фея, – пожал плечами Алеша, а сам с испугом всматривался в красавицу.
Анастасия посмотрела на него внимательно, пытаясь найти в бесхитростном его взгляде корыстные мысли или злой умысел, и вдруг расхохоталась.