Гардемарины, вперед!
Шрифт:
Поскольку Александру, судя по возрасту, пристало быть скорее не сыном, а внуком Федора Белова, он воспринял причитания хозяина как некий обязательный ритуал.
– Лукьян Петрович, – начал Александр пылко, не забыв опустить прилично возрасту глаза и проверить, надежно ли прикрывает локон распухшее ухо, – позвольте мне быть совершенно откровенным.
Друбарев не возражал, и в своей десятиминутной речи, где каждое «лыко было в строку» и слова шли пригнанно, как бусы на нитке, Александр так смог изложить дело, что Лукьян Петрович остался полностью убежденным, что юноша прибыл в Петербург
И хотя обладатель совиных глаз обладал мудростью, которой наделили люди эту птицу, и понимал, что не «удивительное душевное благородство и богатейший опыт жизни», коими наградил его юный гость, открывают путь в гвардию, наивная вера Саши в его силы была приятна, и он проникся к юноше горячей симпатией.
– Друг мой! Я несказанно рад буду твоему обществу. Бог не дал мне ни жены, ни детей. Живи как сын мой.
К вечеру Александр перенес из гостиного двора в дом на Малой Морской улице свой тощий узелок.
Жизнь Лукьяна Петровича прошла тихо, незаметно, без резких взлетов и падений. Он был практичным, рассудительным и аккуратным человеком. И дом его был под стать размеренной жизни и холостяцким привычкам хозяина.
Александр, который вырос в многочисленном и бестолковом семействе, где никогда не собирались вместе за обеденным столом, а ели на кухне стоя, зачастую не пользуясь ложкой, где дети не имели даже собственной одежды и, для того чтобы выбрать на день получше башмаки или потеплее кафтан, старались встать раньше остальных братьев и сестер, где поломанная мебель, одеяла, подушки и тюфяки, казалось, сами перемещались по дому, прячась в самые неподходящие места, – в первый же вечер почувствовал налаженный и устойчивый распорядок своего нового жилища.
Часы пробили восемь, и в столовую вошел хозяин в теплом халате и суконных туфлях. Лысая голова его была повязана белоснежным платком, стянутым зеленой лентой. Он первый сел за стол, хлопнул в ладоши:
– Ужинать, мой друг, ужинать… Посмотрим, чем порадует нас Марфа Ивановна.
Тушеная капуста ароматно дымилась, мясо было сочным и жирным. Кровяная колбаса словно нежилась в листьях салата. На деревянном блюде лежал теплый пирог с вишнями.
– Я и вина купил, – приветливо улыбнулся Лукьян Петрович. – Выпьем за батюшку твоего. Сколько у него всего детей?
– Было девятнадцать, осталось пятнадцать, а внукам он счет потерял.
– Плодовит… Ты ешь, ешь. Я сам только к тридцати годам наелся. А дотоле все голодным был.
Забытое чувство покоя и беспричинной радости охватило Александра. Словно теплую ладонь положили на зудящий болью затылок – не волнуйся, сынок, не печалься. Забудь о превратностях судьбы – все как-нибудь образуется.
После ужина хозяин отвел Александра в светлицу, выходящую окнами на жасминовые кусты.
– Лукьян Петрович, кто сейчас живет в доме Ягужинского? – спросил Александр, заранее уверенный, что Друбарев ответит: «Дочь Анастасия Павловна. На днях приехала из Москвы».
Но ответ был неожиданным.
– В этом доме
– По каким дням бывают маскарады? – разочарованно спросил Александр.
– Имбер дает объявление через «Ведомости». Давно у него не было маскарадов. Сейчас при дворе грозно. Вот казнят заговорщиков, тогда опять можно будет веселиться. Спать ложись, час поздний.
Александр растянулся на огромной кровати. Лукьян Петрович кряхтел за стеной. Неслышно бродила по дому Марфа Ивановна, проверяла запоры, гасила свечи.
– Лукьян Петрович, – сказал Саша негромко, – а часто ли случаются дуэли в Петербурге?
– А тебе зачем? – отозвался Друбарев. – И так уж бит. Ухо, как фонарь, горит. Ты драки из головы выброси. А Марфе Ивановне завтра скажи, чтобы она тебе на ухо компресс из арники соорудила. И опять симметричен будешь. Как говорят греки, поправишь эвмитрию. Спокойной ночи.
При упоминании о греках Александр вспомнил Никиту, сбежавшего неизвестно куда Корсака и подумал: «Утром схожу к графу Путятину, не лежать же мертвым грузом рекомендательному письму, а потом начну разыскивать Алешку. А где искать Анастасию?»
19
Дверь открылась сразу, как только Белов тронул шнурок звонка. Он собирался было произнести заготовленную фразу, но человек, открывший дверь, поспешно шагнул назад, и Александр молча последовал за ним.
За спиной кто-то засопел, Белов оглянулся и увидел второго мужчину. Даже в полутьме прихожей было видно, что он неимоверно конопат. Желтый, в цвет веснушек шарф украшал его жилистую шею. Он хмуро и настороженно рассматривал Александра, словно ожидая, что тот бросится к выходу и его надо будет удержать, не пускать.
Если бы Белов не был так уверен в благосклонности к нему судьбы, то вряд ли пошел бы сразу, не наведя никаких справок, по рекомендательному письму попутчика своего графа Комарова. Но ему казалось, что удача гонит его вперед, и каждый час, каждую минуту необходимо использовать с толком. «Кто эти люди? – думал Александр озадаченно. – Ни манерами, ни одеждой они не похожи на лакеев хорошего дома. И почему они видят во мне злоумышленника? Может быть, я ошибся домом?»
– Я к их сиятельству графу Путятину, – произнес он твердо.
– Пошли.
Александра провели по широкой лестнице на второй этаж и оставили одного в маленькой комнате. Через минуту туда вошел средних лет мужчина в распахнутом мятом камзоле. Лицо у него было тоже помятое, глаза красные, как после попойки, когда-то завитые у висков локоны развились и торчали, как мужицкие лохмы.
– Говори, – сказал граф. – Кто таков? Что надо?
«Неужели это Путятин? – пронеслось в мыслях Александра. Больно молод и лохмат. – Он вспомнил строки отцовской книги: „Человек строгий до крайности, но правдолюбив и честен“. Не похож он на Путятина…» Но раздумывать было некогда, и Александр склонился в глубоком поклоне.