Гарем ундер-лейтенанта Говорова
Шрифт:
«Если забавы, которыми я наслаждался на протяжении последних четырёх ночей, всего лишь сон, то каким образом завывания Хейлы мог услышать лейтенант? Он что ж, видел со мной один и тот же сон?
Ну, а в том случае, если всё ранее сказанное происходило наяву.… Да, нет. Этого не может быть. Каким-таким образом эти чёртовы «двойки» могли незаметно проникнуть не только в мою каюту, но и на судно? Да, и куда, все они девались позже, ближе к рассвету?
Помнится, я ранее размышлял о нечто среднем: полусном–полуявью. А может, речь сейчас идёт о некой бесовщине, магии,
– …Тебе, случаем, не больно? – осторожно поинтересовался Герман, как только его мужской стержень оказался в Женевьеве.
Очередной гостьей Говорова нынче была стройная дама лет девятнадцати-двадцати. Она разбудила офицера среди ночи, погладив того своей нежной ладошкой. Ундер-лейтенант нашёл Женевьеву аккуратной, миниатюрной и чертовски обворожительной девушкой. Её струящиеся светлые волосы прикрывали оголённую грудь. В общем, весь негатив, с которым Герман столкнулся минувшей ночью, сам собой отошёл на второй план. Речь, как вы и сами наверняка поняли, идёт о Хейле, о её обидах и капризах.
Тем не менее, памятуя о своём недавнем, достаточно печальном опыте, ундер-лейтенант постарался быть с Женевьевой предельно тактичным и обходительным. Потому и задан был тот неожиданный вопрос, когда продолжительная и отчасти невинная прелюдия с поцелуями, поглаживаниями и прижиманиями тел, наконец-то переросла в нечто иное, в более серьёзную стадию.
Вместо ответа, девушка подалась немного вперёд, погрузив мужское естество ещё глубже. Широкие мужские ладони, блуждавшие по мягкому и нежному женскому телу, продолжали возбуждать и без того перевозбуждённую Женевьеву. Похоже, ей нравилось чувствовать себя хрупкой и беззащитной, рядом с высоким и сильным самцом.
После того, как дама сама двинулась навстречу, Говоров стал более активен и напорист. Его движения приобрели более быстрый и размашистый темп. В ответ, барышня принялась размеренно постанывать.
Дурман наслаждения разом развеяли голоса, вдруг донёсшиеся с обратной стороны каютной двери. Герман замер, чуть затаившись. Однако очень скоро голоса начали затихать. Двое мужчин, похоже, успели удалиться на почтительное растояние. Говоров продолжил в несколько ускоренном темпе.
И тут, как назло, утопая в океане удовольствий, Женевьева непроизвольно выкрикнула. Очевидно, в какой-то момент, девушка потеряла над собой контроль. Говоров тотчас зажал её рот своей ладонью.
«Твою ж мать, что ж они так орут?.. – чертыхнулся про себя офицер. – …Причём, орут в самый неподходящий момент».
Вновь прислушавшись к голосам за дверью, ундер-лейтенант понял, что они полностью стихли. То ли ушли, то ли услышав девичий крик, мужчины притихли. Говорову отчего-то стало стыдно. Стыдно за то, что он злостно нарушает дисциплину на судне. Тем не менее, Герман очень скоро успокоил себя мыслью о том, что ни даму, ни его самого – никто не видел. Быть может, лишь услышали короткий окрик. Если в его каюте, далее будет тихо, никто и вовсе не узнает, кому именно принадлежал тот довольный голосок, полный похоти и страсти. И главное, никто не узнает, из какой именно каюты он прозвучал. Потому
– Ох, какое блаженство!.. – с тяжёлым выдохом произнёс офицер. – …Ты прелесть. Такая горячая, такая… Прости, если сделал тебе больно. Я не хотел, просто ты не сказала, а я думал…
– Да, всё нормально… – тихо усмехнулась партнёрша, упоительно потягиваясь на скомканной кровати. – …Не бери в голову. Мне было вовсе не больно. Ведь я не девица. Ранее, у меня уже был мужчина. И не просто мужчина, а штурман с голландской шхуны. Единственное, что я могу о нём сказать: весьма похотливый самец. Здоровый, сильный, не знающий ни сострадания, ни жалости. Однако, как партнёр, он тебе и в подмётке не годиться. Ведь ты гораздо мягче, обходительней… – девушка нежно провела своей мягкой ладошкой по спине Германа.
Не обращая внимания на отпущенный в свой адрес комплимент, на приятное поглаживание, Говоров напрягся всем телом, повторив про себя: «штурман с голландской шхуны».
– Не припомнишь, как звали того штурмана? – офицер пристально глянул в глаза дамы.
– Разве женщина может забыть того мужчину, который, собственно, и сделал из неё женщину… – усмехнулась в ответ длинноволосая блондинка. – …Имя штурмана Ван Дей Кюйст…
И тут Говоров открыл глаза.
Он проснулся. В каюту пробивались первые лучики рассвета.
«Эх, чёрт!.. Ведь я вовсе не успел расспросить Женевьеву о том штурмане. Меж тем, именно с него всё и началось. Точнее, с его колоды… – проговорил про себя ундер-лейтенант, и тотчас его разум посетила несколько неожиданная мысль. – …А быть может, кто-то не пожелал, чтобы я услышал её ответ, потому и не дал он девушки договорить, разбудив меня в самый неподходящий момент.
Ага. Всё же «разбудив». Как не крути, а я действительно проснулся. Выходит, всё происходившее нынешней ночью было исключительно моим сновидением. Да, и хрен с ним, с этим «кем-то», меня разбудившим. Как и с тем чёртовым штурманом…
Непроизвольно Говоров взял в руки колоду. Перебрал её и очень скоро отыскал в ней Женевьеву (то есть, «тройка бубей»).
«Эх, хорошая девочка… – с некоторым сожалением вздохнул Герман. – …Я был бы вовсе не прочь провести с ней ещё одну ночку. Из всех предыдущих барышень, она, пожалуй, оказалась самой лучшей и не только потому, что похвалила меня в сравнении с иным мужчиной… Ну, вот. Вновь вспомнил об этом штурмане. Пожалуй, мне необходимо навсегда выкинуть голландца из своей головы».
Тем не менее, на протяжении всего дня Говоров невольно возвращался своими мыслями именно к Ван Дей Кюйсту. Стоило Герману отвлечься от своих прямых служебных обязанностей, в его разум тотчас же просачивался ряд вопросов. Таких как: почему Ван Дей Кюйст передал колоду карт именно ему? Почему он сам, так легко отказался от фактически бесконечного ночного блаженства? Почему штурман выглядел как старик, если моряки с Фортуны» или та же Женевьева описывает Ван Дей Кюйста, исключительно как крепкого, молодого самца?