Гарем ундер-лейтенанта Говорова
Шрифт:
Толком, не ответив ни на один из вышеозначенных вопросов, ундер-лейтенант решил дождаться следующей ночи в надежде предметно расспросить о штурмане, уже следующую ночную гостью.
Очередной гостьей каюты ундер-лейтенанта, оказалась Бланка.
Бланке было около девятнадцати. Темноволосая барышня вовсе не пыталась разбудить офицера, не лезла к нему под одеяло, не прижималась, не приставала со своими поцелуями. Она сидела тихой мышкой на самом краешке кровати Говорова и молча ожидала, что будет дальше. И если бы Германа не начал мучиться жаждой,
Узнав имя ночной гостьи, Говоров попытался тотчас увлечь её под своё одеяло, однако та не поддалась.
«Может, и к лучшему… – не стал настаивать офицер. – …Вначале, немного поговорим, а уж после, когда дама немного пообвыкнется, мы и перейдём к главному. То есть, к любовным утехам».
– Бланка, тебе ни о чём не говорит имя: Ван Дей Кюйст? – как бы, между прочим, поинтересовался Герман.
– Он извращенец. Ван дей Кюйст лишил меня девственности… – несколько безучастно ответила дама.
– Вот даже как! – едва ли не присвистнул Говоров.
«Вторая девица подряд, которая уже не девица. Причём, как в первом, так и во втором случае, успел-таки наследить именно тот самый голландский штурман. Вот уж точно: наш пострел везде поспел… – усмехнулся про себя Герман и тотчас спохватился. – …Интересно, в каких эпитетах будут описывать свой первый сексуальный опыт те же Карин, Кризанта, Берта или Хейла? А впрочем, с Хейлой, похоже, и без того, всё понятно. Эта дамочка, наверняка, опишет меня, как самого распоследнего злодея…»
– Почему «извращенец»? – меж тем, поинтересовался ундер-лейтенант.
– А как иначе?.. – переспросила Бланка, после чего поведала Говорову довольно-таки занимательную историю.
«…Когда ж голландец затащил меня в постель, мы уже были абсолютно голыми. Я сразу почувствовала, как к моему животу прикоснулось нечто мерзкое. Это был его отвратительный детородный орган. Причём, он был в самом боевом состоянии. Ван Дей Кюйст совершенно не думал его скрывать. Напротив, он старался теснее потереться им о моё тело и прижаться ко мне как можно плотнее.
Я задрожала, когда его крепкая рука легла на мой живот, когда она начала шарить по моим бёдрам. Дыша мне в лицо, своим омерзительным перегаром, голландец ещё и целовал меня в щёку, непрерывно спрашивая: дескать, хорошо ли мне; приятно?
Идиот. О каком возбуждении вообще могла идти тогда речь, когда меня едва не выворачивало от его стойкого запаха: не только алкогольного, но и пота. Дабы не взбесить голландца, я всё же отвечала ему: мол, мне приятно. Сама же отворачивала свой нос как можно дальше в сторону. Тут-то и впился он своими губами в мои губы и принялся подминать меня под себя. Мне оставалось лишь терпеть и исполнять то, что требовал от меня этот бесцеремонный мерзавец.
Лишь в самый последний момент, когда Ван дей Кюйст почти полностью был на мне, я вдруг поняла, что будет лучше, если я сама раздвину ножки. Иначе, в порыве страсти, он их попросту мог сломать. Как только я это сделала, тотчас же почувствовала его омерзительный отросток. Он наглым образом
Казалось, данная пытка длилась целую вечность. Моряк никак не мог закончить. Возможно, данный ляпсус случился из-за того, что голландец был слишком пьян. Он лапал меня за бёдра и оставлял засосы на моей груди. Помниться, входя в меня на всю длину своего хозяйства, он ещё и приговаривал, дескать, ух ты, как туго идёт. Превозмогая мучения, я как могла, сдерживала себя от крика, хотя боль становилась всё сильнее и сильнее. Она была уже невыносима.
«Ох, как великолепно… – стонал он, двигаясь во мне как в своём кармане. При каждом следующем проникновении он буквально вдалбливал меня в койку. – …Такая узенькая девочка, просто прелесть…»
Подчиняясь лишь одному единственному стремлению: заставить его поскорее кончить (ведь тогда прекратиться и моя боль), я решилась ему подыграть. Потому и застонала, эмитируя блаженство.
«Всё, милашка… Кажется, я уже могу разрядить свой ствол…» – наконец-то захрипел штурман.
Кончал он, опять же, чересчур долго, успев перепачкать своей противной жидкостью всё моё тело, в том числе брызнув несколькими каплями и на моё лицо. В общем, всё было до того мерзко и противно, что я равнодушно, если не сказать, полностью отрешённо отнеслась к его последней фразе, дескать, спасибо тебе, солнышко за то, что спасла меня от стояка. Мол, обещаю, что в следующий раз, я буду с тобой более обходителен и обязательно доставлю тебе изысканное наслаждение.
Вот такой паскудой оказался тот самый голландец, о котором ты меня спрашивал…»
От рассказа Бланки, Говоров невольно распалился. Её повествование было настолько подробным и насыщенным эмоциями, что у Германа возникло стойкое ощущение, будто бы он лично присутствовал при совершении вышеозначенного акта. Офицер приблизился к даме и провёл своей рукой по изгибу её спины…
Возможно, Бланка относилась к тому самому типу женщин, которые по своим психика физиологическим показателям очень трудно испытывают какое-либо влечение к противоположному полу. А, быть может, именно первый интимный опыт, оказавшийся для Бланки, чрезвычайно неудачным, травмирующим её психику, сыграл в том вопросе решающую роль… Так или иначе, но едва ли не целую ночь Говорову пришлось совращать барышню к соитию.
Тот процесс выглядел достаточно утомительным, потому и не станет автор вдаваться в достаточно скучные подробности, которыми он сопровождался. Отмечу лишь то, что терпение и упорство в достижении поставленной цели, в конечном итоге, было всё же вознаграждено. Более того, под самое утро ундер-лейтенант даже услышал под собой слабый писк. Как позже выяснилось, то был экстаз Бланки, которая впервые в жизни испытала хоть какое-то удовлетворение от интимной близости с мужчиной.