Гать
Шрифт:
— Тебе что, просто скучно стало, писака ты недоделанный?
Злотана такая злость разбирала, казалось, что его сейчас кондрашка хватит, и без того рожа опухшая, а тут и вовсе багровый весь стал, глазенки вылупил, ножками сучит, кулаками стучит, загляденье.
— Дык если и скучно? Тебе за то какой резон беспокоиться?
— Беспокоиться? А ну дай мне свой блокнот поганый! Дай сюда, я сказал! — с этими словами Злотан подскочил, перевесимши пузо через столешницу, и принялся нахально шарить у Иштвана за пазухой, сколько мог дотянуться, тот в ответ вяло отмахивался и хихикал со щекотки. — А,
Сграбастанная потертая книжица в чужих руках смотрелась нелепо, но Иштвана это как будто не беспокоило вовсе.
— Так, что тут у нас, последняя запись — семнадцатого мартабря! Сто лет в обед. И что же мы там пишем, ну-ка, ну-ка…
— Отдай, христаради, — вяло возражал Иштван.
— «…производственные мощности слабы, им нечего противопоставить…»
— Да заткнись ты, право слово, и так тошно, — Иштван неспешно обошел стол, двумя пальцами брезгливо отобрал блокнот у Злотана и с таким же спокойствием вернулся обратно. — Да, надоело мне тут заседать. Бесполезное это, выходит, занятие.
— Бесполезно?! — всплеснул руками Злотан и тут же внезапно успокоился, как будто разом соглашаясь. — Да, бесполезно, да, скучно. Но ты пойми, это все не повод делать всяких глупостей!
— А что тогда повод?
— Ну я не знаю, — пожал плечами плечами полковник. — Конфликт с соседями, проблемы в семье, в конце концов, финансовые затруднения. Вот скажи, с-скотина, — с оттяжкой прошипел он, — у тебя есть сейчас финансовые затруднения?
— Да нет у меня ничего, что ты прилип ко мне, как банный лист. Соседи — такие же, как я, бедолаги с той стороны ленточки, семьи нет, деньги пока есть, — тут почему-то Иштван громко шмыгнул носом, словно и правда начиная самого себя отчаянно жалеть.
— Так чего тебе еще надо, доходяга ты такой!
— Смысла хочу.
— Это чего такое? — не понял ответа Злотан.
— Смысла самому собственному существованию.
— Четыре буквы «с» подряд, — мстительно заржал полковник.
— Да ну тебя, — обиделся Иштван. — И вообще, ты так говоришь, будто тут для таких, как мы — одна сплошная малина, сиди себе на заборе, груши околачивай да ногами помахивай.
— А нечто нет? В моем квартале за неделю — за неделю, Карл Великий! — открылось четыре кофейни. Сорок сортов, обработка разная, обжарка, аромат такой, что с ног валит за версту! Угадай, кто держит?
— Кто?
— Да все наши! Подхожу, спрашиваю, как дела, ржут такие — местный народ в первый же день кофе второй сварки спрашивать повадился, говорит, мол, полезно для сердца. Мы им, говорят, спервоначалу бесплатно нифеля отоваривали, чо нам, жмыха жалко, но потом сообразили, и вдвое дороже нормального кофе стали подавать, да с шутками-присказками, заговором, декаф — чтобы хер стоял. Соображаешь? Тут же непуганый идиот массово проживает! Здесь чтобы у тебя не срослось дело, надо совсем под себя ходить и слюни пускать. А ты говоришь, не малина. Да она самая! Только не говори мне, что тебе совестно на дураках наживаться или тебя взгляд косой смущает.
— Да ни черта меня не смущает, — махнул рукой Иштван.
— Тогда что? Не пишется тебе? Так тебе и там, за ленточкой, чегой-то не писалось. Ты каждый вечер только и сидел пьяный, панцерцуги проходящие на пальцах считал, что я, не помню что
— Ты не понимаешь. Точнее, понимаешь, только зачем-то придуриваешься.
— И чего это я такое понимаю? — прищурил глаз Злотан.
— Ненадолго это все. Скоро здесь точно такая же ерунда начнется.
— Ерунда?
— Ерунда! — теперь уже Иштван позволил себе стукнуть кулаком по столу, но аккуратно, покосившись по сторонам, как бы не привлекать внимание прочих посетителей.
— Это ты про эрцгерцога что ли? Курфюрста убиенного?
— И про него тоже. Ты же слышал эту офигительную историю, якобы злоумышленника схватили там же под Сараевым мостом, да без суда тут же и подвесили сгоряча. Как говорят в народе, «служил Гаврилушко бомбистом, Гаврило богу душу дал».
— Ну да, и что с того?
— А то с того, — в запале мотнул головой Иштван и тут же заговорщицки понизил голос, — не верю я в эту ерунду. Подросток только из села свалился с потолка нам на голову и замочил наследника Его Высочества. Доказательства? Граната не той системы! Вот и все доказательства. Да только меня не проведешь, я военкор со стажем, да ты и сам должен понимать, полковник, как такие дела делаются. Отряд коммандос входит и выходит, вот понятые, вот подставные, получите, распишитесь!
— И давно ты у нас конспиролухом заделался? — с сомнением потер небритую челюсть Злотан.
— Ты мне ваньку валять бросай, все ты понимаешь. Давно — не давно, а дело не в конспирологии, я чисто по фактам иду, без завиральных теорий про синих мужиков. Ленточка осталась прозрачной, и кто там нынче бродит, то один наш друг кадет Варга знает, только хрен кому расскажет. Разве что своим собратьям из ленных маноров. Куда нам с тобой, мил человек, ходу нет и не надо.
— И не надо, мы в красных пальто не ходим, — с серьезным видом подтвердил полковник.
— А потому уж извини, но я нынче стал человек сильно не верующий. И помяни мое слово, начнется вскоре здесь, да и по всей равнине от южных гор до самой тундры нездоровый кипеш. В котором я лично если и собираюсь участвовать, то на своей собственной стороне.
— Это на какой такой «своей»? Какая у тебя может быть своя сторона, если ты обратно через ленточку собрался?
Но Иштван даже не моргнул в ответ на подначку.
— Ты еще не понял? Главная и, пожалуй, единственная ошибка, которую в текущих обстоятельствах можно совершить — это всерьезку примкнуть к одной из сторон. Запомни, полковник, нет никакой «ленточки», нет никакого «там» и «тут». Эти нарочитые дихотомии совершенно бессмысленны, потому как…
— Погоди, я что-то запутался.
— … не перебивай, пожалуйста, — отрезал Иштван, засовывая заветный блокнот поглубже во внутренний карман. — Вопрос серьезный. Нет сейчас вообще никаких «сторон». Сторона сейчас у каждого должна быть одна. Своя собственная. Ты же не слепой и не тупой, ты видишь, что творится!
— Ну так просвети меня, не томи, — насупился в ответ, дернув глазом, Злотан.
— Перед нашими глазами начинает разворачиваться самый натуральный конец света, без «бэ», в масштабе один к одному. Этот мир обрек себя на погибель и теперь доживает последние дни, готовясь в корчах и всеобщей агонии похоронить под своими гнилыми руинами все живое.