Гавани Луны
Шрифт:
Говоря это, я подразумеваю, что вдруг стихли голоса в моей голове.
Я вытер дрожащими руками лицо, и похлопал себя по карманам. На моих руках пульсировало что-то вроде ожогов. Я потряс ими и, спохватившись, стал искать кассету. К счастью, она нашлась достаточно быстро, и я решил не перекладывать ее из кармана в карман, а сжал в руке.
Ведь я знал, что это – моя индульгенция.
Без звука, но недурного качества, она доказывала правоту истории, которую мне пришлось рассказывать полиции. Легавый сошел с ума
Я сжимал ее, трогаясь, и выезжай со двора.
Сжимал, набирая номер полиции одной рукой на мобильном телефоне, и пытаясь выруливать левой. Кассету я прижимал большим пальцем к рулю и, уронив, нагнулся, а когда выпрямился, уже съезжал с дороги. Меня спасла лишь маленькая скорость. Странно, но я не испугался. Глядя, как ночные пейзажи сменяются утренними, я съехал на обочину, завидев впереди полицейские машины. Они как будто стояли. Но, конечно, ехали. И они ехали ко мне. Я открыл дверцу и, увидев небо, вывалился из машины.
Упал, и, прочертив взглядом по небу, остановился им на машине.
Оказывается, я ехал с выключенными фарами.
Так я совершил свое последнее правонарушение.
43
Все оказалось намного легче, чем я думал.
Пленка камеры наблюдения являлась уликой настолько очевидной, что меня даже не привлекли по делу, как свидетеля.
Я фигурировал исключительно, как потерпевший.
Никому не хотелось видеть в газетах заголовки типа «Маньяк в погонах» «Полицейский сошел с ума и вырезал дачный поселок», или «Вторым человеком в МВД чуть не стал психопат». К тому же, многие из них не любили легавого за явные карьерные устремления. Так я узнал о существовании не только полицейской солидарности, но и полицейской конкуренции. Туда ему и дорога, говорили их сытые округлые лица молдавских чиновников. Они явно опасались его раньше.
И теперь были рады тому, что появилось объяснение их иррационального страха..
Да еще и мои наглость и самоуверенность. Ну, из прошлой жизни, конечно. Они тоже сыграли свою роль. Я так долго твердил, что имею значения для мировой литературы, что в это поверили. Как сказал один из чинов полиции, которого я подслушал, – неужели мы станем щипать человека, который завтра ущипнет за задницу жену Саркози, получая Гонкуровскую премию? Самое смешное, что вторую часть этой фразы придумал когда-то я сам и обронил в интервью одному из местных газетчиков. Приятно, когда тебя цитируют.
Особенно, если это аргумент защиты.
Но я старался не улыбаться. Посидите-ка в подвале неделю запертым, пока в твоем доме отстреливают женщин и маринуют их в бочках, а? У меня был шок, и я еле спасся. Я голову потерял, и еле выбрался. Я был в аффекте. Я сам ни черта не понимал, что делаю, когда метался по дому, верно ведь?
Все верно, кивал я.
Я хотел выглядеть парнем, который многое пережил. И я выглядел парнем, который многое пережил.
Потому что я – парень, который многое пережил.
44
Лишь когда я попал домой и упал на кровать и пена одеял сомкнулась над моим лицом, я вспомнил Рину в ванной, и заплакал. Прости меня, о, прости, сказал я ей, кусая подушку. Я не сержусь, ответила она, и погладила меня по голове. Бедный, бедный мой мальчик, сказала она. Нас и правда могла разлучить только смерть, сказала она. Я уже мертва, дело за тобой, сладкий, сказала она. Тогда и зазвонил телефон. Это могла быть только Юля, никто другой не знал об этой квартире.
Милый? – сказала она.
Где ты была? – сказал я, не поздоровавшись
Путешествовала, – сказала она.
Что у тебя? – сказала она.
Тоже путешествовал, – сказал я.
Выбрался из душившего меня одеяла и подошел к окну. Осень вступала в права наследницы уже и днем. Пошел мелкий дождь. Будничность жизни навалилась на меня, и я внезапно ощутил, что я Есть. Просто есть: я могу чувствовать прикосновения, я слышу шелест дождя в листьях, и вижу, как они, – листья, – подрагивают от небесных вод. Я существую.
И разве не к тому я шел все эти годы?
Я рассказал Юле обо всем, что случилось. Уверенности в том, что меня прослушивают, не было, но я не рискнул. Юля услышала полицейскую версию событий. Мы помолчали. Я чувствовал себя как солдат, вернувшийся в тыл с мясорубки на передовой. А Юля служила в тылу, и она не поняла бы ничего из рассказанного мной: умом поняла бы, а сердцем – нет. Так стоило ли стараться? Я был краток. Но все равно это произвело на нее впечатление.
Невероятно, – сказала она.
Иногда в людях прячутся демоны, – сказала она.
Да уж, – ответил ей мой демон.
Бедненький, – сказала она.
Приезжай, – сказал я.
Я буду в городе через неделю, – сказала она.
Ты выйдешь за меня замуж? – сказал я.
А ты хочешь этого? – сказала она.
Я не знаю, – сказал я.
А ты? – сказал я.
Да, – твердо сказала она, – я хочу за тебя замуж.
Я хочу сидеть у тебя в ногах, варить тебе кофе и отсасывать, когда ты того пожелаешь, – сказала она.
Будь моим мужчиной, и я отплачу тебе верностью, – сказала она.
Но и ты будь мне верен, – сказала она.
Я бы предпочел открытый брак, – сказал я, поразившись тому, как быстро прихожу в себя.
Это не так трудно, как тебе кажется, милый, – сказала она, – быть верным.
Открытые браки… они как открытые города, – сказала она.