Газета "Своими Именами" №40 от 02.10.2012
Шрифт:
…- Был у меня приятель тут по соседству, исправлявший должность учителя уездного училища, и захотел он нажиться, поехал к ним, к казакам, на Дон, там библиотеку публичную открыл. Последние денежки на неё убил… Приходит к нему подписаться на чтение сын какого-то ихнего не то купца, не то горожанина, из казаков; залог оставил. Признался, что круглый невежда, что учиться хочет, и попросил ему выбрать что-нибудь для чтения. Учитель-библиотекарь выбрал ему Белинского, Грановского, других. Радуется, что такое стремление у малого. Через неделю приходит человек от батюшки этого малого и приносит обратно книги. «Старик, - говорит, - прислал ваши книги обратно: готов и залог вам оставит задаром – только не давайте его сыну больше ничего читать: от дела отбивается.»
«… -
С появлением централизованного русского государства по южным и юго-восточным окраинам его появились беженцы из помещичьих и монастырских крестьян, горожан и прочей зачастую сомнительной публики, скрывающейся от своих хозяев и преследования закона. Здесь собирались не только любители свободы в любой её форме, преступники, но и наиболее честолюбивые, авантюрные представители социальных низов, не лишённые завышенных материальных и властных интересов.
Селились в новых местах по-разному: либо артельно в приглянувшихся пустынных местностях, либо прибивались к редким поселениям старожилов, как русских так и инородцев. Этих беглецов-новосёлов и прозвали казаками (среднее между осёдлым обитателем степей и кочевником). Казачьи поселения первоначально возникали стихийно скрытно от властей на отдаленных пустующих землях, где правительство мало что могло контролировать. Так возникло временное обозначение порубежья государства. Конечно, новыми поселенцами принимались кое-какие меры безопасности, самообороны от набегов диких племен. Иногда и сами не брезговали разбойным промыслом, угоняя у инородцев скот, да и невест, поскольку беглые в основном были холостые мужчины.
Держать гарнизоны регулярных войск для охраны населения и неопределённых границ (государственных образований на тех направлениях близко не было) на огромных территориях без каких-либо коммуникаций и городов было накладно даже для державы. Неопределённое соседство воинственных диких племен с ханами и беками, но «без царя в голове» требовало охраны от их набегов. Царское правительство стало привлекать на охрану границ, несения дозорной и связной службы этих беглецов, закрывая глаза на их прошлое, снабжая их хлебом и оружием, освобождая от налогов, не притесняя их, чтобы не убежали куда дальше. Так сложилось крестьянское сословие с полувоенной организацией, что-то среднее между военнослужащими и разбойными ватагами со своими выборными атаманами – казаки. Вот такая демократия с нагайками и прочими нравами, позаимствованными у диких соседей.
В истории Русского государства казачество много раз проявляло себя как реакционная или революционная сила либо на стороне агрессора, либо на стороне царского режима, либо в восстаниях. Мотивы их метаний носят чисто материальный характер.
Во внешних войнах казаки использовались как иррегулярные войска с ограниченным применением. Особенно когда надо было пограбить тылы и обозы противника. А поскольку к казачеству была причислена часть инородцев (калмыки, кавказские татары, башкиры, буряты), на Западе их воспринимали как дикую русскую конницу с пиками и шашками, наводившую ужас на тамошнего обывателя (в России маленьких непослушных детей пугали козлом или цыганом, а на Западе – казаком).
К XX в. под влиянием многих факторов, прежде всего повышения грамотности городского населения и потери авторитета церкви и по сути своей антинародной (да еще и нерусской) власти даже у господствующего класса, с появлением пролетариата в городе и деревне (чему в немалой степени способствовали всякого рода тупоголовые «реформы») изменилась социальная структура населения и соотношение политических сил. Русская армия перестала быть надёжным и беспрекословным механизмом защиты интересов царизма. Да и императорский флот с его крепостническими порядками и господским мордобоем не внушал доверия к власти. Вот тут и пригодилось привилегированное малограмотное станично-хуторское казачество в качестве полицейской силы. Сохраняя полувоенную структуру, в личном пользовании богатые казенные земли, льготы и привилегии, поставленное над рабочими (фабричными) и крестьянами-земледельцами в привилегированное положение, казачество стало использоваться правительством в роли внутренних войск с карательными функциями вкупе с полицией, жандармерией, а позднее с черносотенными дружинами. Правда, социальное расслоение коснулось и казачьей массы несмотря на агитационно-политические и репрессивные усилия попов и атаманов.
Самые последние зверские потуги белогвардейщины в Первой мировой войне, закончившейся гражданской войной против Советской России, предпринимались в 1920-х годах с территории Китая и Монголии (от Манчжурии до Туркестана) силами белоказачьих банд атамана Семёнова, барона Унгерна фон Штернберга, атамана Кайгородова, генерала-колчаковца Бакича (преемника атамана Дутова), атамана Анненкова и др. Их поддерживали отряды монгольских кулаков и китайские реакционные генералы. Эти бандитские воинства, составлявшиеся в основном из с руками по локоть в крови белоказаков, не просто грабили и убивали население советских приграничных городов и сел, а прежде чем убить, выкалывали глаза, отрезали языки, зверски насиловали. Одинаково жёстко относились ко всем советским гражданам: русским, алтайцам, монголам, казахам, китайцам, киргизам и т.д. Конечно, банды действовали не сами по себе. Внешняя агрессия в любой форме всегда питает и подогревает внутренний политический бандитизм. В этом были, есть и будут заинтересованы как в Лондоне и Варшаве, так и в Вашингтоне и Токио.
Проводя политику объединения народов, дружбы и братства между людьми, советские историки и политпроп не выпячивали «геройства» белоказаков и казачества вообще, власовцев, нацлегионеров, некоторых нацменьшинств и пр. печально известных формирований и групп. Хотя небольшим тиражом публиковались специальные исследования на эту тему для историков, аналитиков, пишущей или любознательной публики. Да и амнистированные по прошлым преступлениям помалкивали в тряпочку о своих похождениях. Это сегодня «вдруг отыскиваются» радетели «за правду и справедливость» или потомки с рассказами «от бабушки» и нагло врут и перевирают в интересах своего «я», своего кармана и буржуазной историографии: надо же как-то оправдывать свое предательство, тупоумие, господское положение.
А теперь сами подумайте кому и зачем в XXI в. нужно реанимировать казачество**, дворянство, кулаков-фермеров, преклоняться перед скелетами их величеств, высочеств, сиятельств, превосходительств. Скудоумие, жадность, трусость толкают респектабельных подонков на любые преступления. Таково их благородие и честь.
«Дурак без попа, что без соли»; «Сытому и молиться гоже»; «И вор богу молится, да какая это молитва»; «Дураков и в церкви бьют»; «Вор слезлив, плут богомолен»; «Где страх, там и бог»; «Хочешь жить по- божьему, бойся не богатого грозы, а убогого слезы» - старинные народные приметы, пословицы и поговорки.
Как давно человек задумался над своей природой, происхождением природных явлений - не берусь утверждать. Об этом надо спросить у «демократов» - они всё знают, даже как разгромить собственную державу и сделать 300 млн. человек ещё более счастливыми за 500 дней. Но самый универсальный ответ на всё и вся знают попы: «на всё воля божия». Тут хоть кол на голове теши, хоть утопись - никакие доказательства не допускаются.
Как вводилось христианство на Руси, да и в Западной Европе, в советское время было известно каждому школьнику. Правители, все местоблюстители быстро поняли для себя политическую и экономическую выгоду: помазанники, агенты, посредники и представители бога на земле – выгодно, авторитетно, безопасно, всё дозволено. Уничтожались некоторые непокорные тогдашние диссиденты целыми деревнями, племенами, общинами всеми способами без ядерного и пр. оружия массового поражения (взять хотя бы пруссов в Южной Прибалтике). Жертвы никто не считал - султаны, ханы, шахи, эмиры отдыхали.