Газета Завтра 280 (15 1999)
Шрифт:
“Есть конкретная и громадная ошибка “НГ”, на страницах которой появился этот текст.
Спорить о его содержании неинтересно и бессмысленно. Хотя бы потому, что автор текста выдает за раритет то, что сотни тысяч читателей, в том числе и я, держали в руках до всякого Рослякова. Человек, ошибающийся в столь элементарном, вряд ли может претендовать на “переосмысление” исторического процесса...”
Хороший анекдот есть, как один тоже ошибся: хотел, прошу прощения, пукнуть — а наделал куда больше... Но пусть я и ошибся, хотя тогда вместе со мной в элементарную ошибку
Следующий делает знатный как при коммунистах, так и при демократах публицист Аркадий Ваксберг. Он, в терминах их стороны, как раз и преуспевший угодить и нашим, и вашим, дополняет явленную Третьяковым искренность своей змеиной проницательностью: “Автор не так глуп, как хочет показаться!” “Эта рекламная “завлекаловка”, — яснее формулирует его посыл “Общая газета”, — пахнет большой кровью”.
И дальше уже бьет, устами академика Яковлева, логический апофеоз — не скрою, отчасти даже лестный для меня по отводимой мне в текущем политическом процессе роли. Уже я, этот “всякий” и не интересный никому, чудесно превращаюсь в некую могущественную силу — “скорее нацизм, чем муссолиниевский фашизм” , “140-150 фашистских газет” , оплот национальной розни и резни, откуда растут ноги абсолютно всех нынешних бед:
“Потерпев два поражения в двух открыто фашистских путчах 91-го и 93-го годов, они, — это я, значит, — увидели, что если еще раз пойдут в открытую, то их на самом деле запретят... Они, — это опять я, — из одного гнезда — фашизм и большевизм... Они, — и это я, — почувствовали, что парламент, власть, суд, прокуратура — это их защита и надежда. Орут больше всех о законности, свободе слова. Они даже на меня подавали в суд...”
Ну и за этот безобразный ор в пользу законности — все ж бывший член Политбюро ЦК КПСС, а не какой-то “всякий” мою персоналку разбирал — уже оргвыводы: публичное символическое сожжение и запрет на деятельность в подначальной, называемой свободной, прессе.
НО САМАЯ СОЛЬ в том, что когда академик Яковлев еще служил в большевиках, то бишь в фашистах, по его определению, и возглавлял у них идеологию, мне от его же службы крепко перепало тоже. На редколлегии тогдашней “Правды” ее член однажды доложил, что неусыпной службой вынесено мнение больше меня в той еще подначальной прессе не печатать никогда. Только тогда мне вешали антисоветчину, антифашизм по-нынешнему. И вот после того, как академик скинул партбилет, а мне, сроду безбилетнику, досталось и от наших, и от ваших, — материальным воплощением того фашизма, главным идеологом которого был он, стал я.
То есть я как-то угодил своей заметкой во что-то потайное за кулисой, что тотчас и пустило в ход весь страшный механизм. Причем спех с запуском его не дал даже толком глянуть в сами тексты его. Например, на “круглом столе” на “Эхе Москвы” того же прокурора Вышинского, бывшего на бухаринском процессе гособвинителем, упрямо называли, вместо Ульриха, судьей. А главным аргументом для всего избрали, наподобие универсального разводного ключа у слесаря, такой: “Параноидальное сознание”. Таким путем какой-то признанный демократический историк, фамилии которого я не запомнил, и развел все по своим местам.
И тут, конечно, поневоле набивался в голову вопрос. Почему все-таки какая-то рецензия на книгу, давным-давно известную, как с нажимом повторяли все, зажгла такой сыр-бор? Академики, профессора, цвет публицистики: Яковлев, Ваксберг, Марк Дейч, Рой Медведев и прочие, — словно по крику “Фас!” напали всей армадой на какого-то, как сами же твердили, графомана, неофита, “выплывшего из алкогольной безвестности” ?
Ведь нынче уже пишутся такие жуткие разоблачения — хоть святых вон выноси. При этом и изобличенные святые в ус не дуют, и армады в бой не прут. Почему ж именно Бухарин явил собой какую-то священную корову для армады? Почему именно на этой теме страшное табу?
Быть может, как мне показалось по наквасу всей кампании, потому что признание Бухарина изменщиком, расстрелянным заслуженно, банкротит саму генеральную идею кампанейцев. Что сталинизм, рубивший не изменщиков, а праведников, — это такое абсолютное зло, ради расправы с коим допустимо абсолютно все. Любое воровство, любые горы трупов — и в Чечне, и в “Белом доме” — вплоть до уничтожения самой страны и населения, которые еще должны за это благодарны быть. Лишь бы не было — но не войны, как прежде верилось, а сталинизма.
Но коль уж из меня в итоге сделали какого-то публичного мерзавца, обвинив и в паранойе, и в расчетливой попытке показаться самого себя глупей, и в плюрализме, и в фашизме, и в разжигании свободы слова, и даже в покушении на честь Жанны д’Арк (Виктор Шейнис), — позволю себе хоть слегка обмолвиться, в порядке самооправдания, по существу предмета.
Указанная книга досталась мне не вследствие какого-то чудовищного заговора, а — хоть верьте, хоть нет — чисто случайно. И больше всего впечатлила восстающим из ее стенографической объемности ощутимым духом той эпохи — в ремарках, интонациях, пикировках действующих лиц, во всей перемываемой дотошнейше фактуре. А Сталин и его эпоха сделались нынче для нас — это витает в воздухе и носится на митинговых транспорантах — действительно живее всех других.
Думаю, и потому, что наша история пошла как бы вторым заходом на те же самые, причем все более кровавые и явно не случайно выпавшие нам под ноги, грабли. Каким бы темным ни считали меня оппоненты, я нипочем не соглашусь с их главным постулатом. Что кровь при Сталине — фатальный произвол отдельной кучки негодяев, а кровь при Ельцине — какой-то, чуть не до оргазма сладкий, тоже фатум, “объективные процессы”.
И там, и там свои реальные и объяснимые — но так покамест убедительно не объясненные, а потому не снятые — причины есть. И в том, что при усатом Сталине в СССР было ужасное количество невинных и виновных заключенных — аж под миллион, а один год и за миллион. И в том, что при безусом Ельцине — тех же виновных и безвинных только в России в лагерях за миллион, по самым скромным данным.
В ту мрачную эпоху, как мы читали еще в капитальных книгах и журналах, люди по ночам при шорохе за дверью приходили в дрожь. Теперь, в такую светлую, что перестали вообще читать о чем-то, кроме нижнего белья и нового хахеля Маши Распутиной, те же ночные ужасы уверенно вернулись в жизнь. Ну и по части убиенных, без вести пропавших, беспощадных стражей и бесплатного труда — те же поразительные, в их видоизмененной узнаваемости, совпадения.
Вышло, как в воистину пророческом фильме “Покаяние”: именно то зло, что с такой страшной силой хоронили, персонифицируя его со Сталиным, и не захоронилось. Все зубья, обагренные уже текущей, свежей кровью, опять вылезли из-под земли. Поскольку дело, очевидно, не в фамилии, и даже от перемены строя и уничтожения самой страны дремавшее где-то подспудно зло не уничтожилось. А наоборот — заполыхало снова истребительным огнем. Но почему? В чем корень зла — вместо которого, как уже явно видно, выдернули что-то, что не следовало вовсе вырывать? Вот в этом суть — а не в каком-то левом споре, раритетна книжка или нет.