Где Цезарь кровью истекал
Шрифт:
— Конечно. — Мак-Миллан встал, неуклюжий и долговязый. — Пойду взгляну. Мне… мне и так хотелось поглядеть на него.
— Вы можете задержаться немного?
— Вполне.
Скотовод ушёл.
Мы остались сидеть. Племянник с племянницей казались озабоченными, Лили Роуэн зевала, а Пратт хмурился. Вульф глубоко вздохнул и осушил стакан.
— Ну и кутерьма, — пробурчал Пратт.
Вульф кивнул.
— Поразительно. Из-за какого-то быка. Словно вы хотите его поджарить и съесть.
— В том-то и дело, — кивнул в ответ Пратт. — Из-за того они и бесятся.
Глава 3
Так вот где собака зарыта, как говорил один китайский мандарин! Никто из молодёжи и глазом не моргнул, а я вытаращился на нашего хозяина
— Вы хотите съесть быка, мистер Пратт?
Пратт снова кивнул.
— Да. Вы, должно быть, заметили яму, которую роют возле дорожки. Это для барбекю. Быка изжарят на вертеле. Пир состоится через три дня, в четверг. Племянница с племянником и мисс Роуэн прибыли на это торжество. Я пригласил около сотни гостей, главным образом из Нью-Йорка. Быка забьют завтра. Пришлось вызвать мясника из Олбани — местные отказались.
— Потрясающе! — сказал Вульф. — Полагаю, в таком гиганте чистого мяса фунтов семьсот, а то и восемьсот. Сорок пять тысяч поделить… выйдет долларов шестьдесят за фунт. К тому же вы используете только самые лакомые куски, а многое пропадёт… Можно посчитать и по-другому: если у вас сто гостей, то каждая порция обойдётся в четыреста пятьдесят долларов.
— Если так рассуждать, это и впрямь выглядит дико. — Пратт потянулся за стаканом, увидел, что он пуст, и громко позвал Бёрта. — Но согласитесь — истратив те же сорок пять тысяч на рекламу в газете или ещё где, что вы получите? А на радио ваши деньги вообще проглотят в мгновение ока. И что? Плакали ваши денежки. А вот моя затея оправдает все расходы. Вы разбираетесь в психологии?
— Я… — Вульф подавился, затем твёрдо ответил: — Нет.
— А следовало бы. Так вот послушайте. Представляете, какая поднимется шумиха, когда станет известно, что знаменитого быка, чемпиона гернзейской породы, зажарили на вертеле и преподнесли в виде бифштексов сборищу эпикурейцев? И кто это сделал? Том Пратт, владелец прославленных пратторий. И знаете, что из этого получится, не говоря уж о рекламе? В течение многих месяцев посетители пратторий, жуя сандвич с куском ростбифа, будут подсознательно чувствовать во рту вкус великого Гикори Цезаря Гриндона! Вот что значит психология.
— Вы, кажется, упомянули эпикурейцев…
— Кое-кто ожидается. В основном, конечно, я пригласил друзей и влиятельных знакомых, а также газетчиков. Но будет и несколько эпикурейцев. — Пратт неожиданно дёрнулся. — Кстати, вы ведь известный гурман. Вы ещё будете в Кроуфилде? Не пожелаете ли составить нам компанию? В четверг, в час дня.
— Благодарю вас, сэр. Не думаю, что вкусовые качества Цезаря окажутся чемпионскими, но, пожалуй, попробую…
— Ещё бы! Я собираюсь вечером звонить в нью-йоркское агентство. Вы позволите сказать газетчикам, что Ниро Вульф будет в числе гостей?
— Да, пожалуй. Конкурс орхидей закончится в среду, после чего я, вероятно, отправлюсь домой. Впрочем, вам не возбраняется говорить о моём визите. Ещё один вопрос. Мне любопытно, вы не испытываете угрызений совести из-за того, что собираетесь умертвить быка столь благородного происхождения?
— С какой стати? — отмахнулся Пратт. — Они тут наговорили про многочисленное племенное потомство Цезаря — это их главный аргумент. А что это значит, вам известно? Корову объявляют племенной, если она даёт определённый средний удой молока нужной жирности в течение года. В нашей стране около сорока тысяч племенных коров гернзейской породы, и только пятьдесят одна из них — от Цезаря. А послушаешь эту шайку из Кроуфилда — можешь подумать, что я вознамерился вырезать всё поголовье гернзейского скота. Я уже получил больше сорока телеграмм, в которых мне угрожают кровавой расправой. Это всё Беннет! Он науськивает на меня скотоводов.
— Видимо, они убеждены в своей правоте.
— Конечно, как и я в своей! Не хотите ли ещё выпить, мистер Гудвин? А вы, мисс Роуэн? Эй, Бёрт! Бёрт!
Грязнощёкий, надо отдать ему справедливость, исполнял свои обязанности довольно проворно. Три хайбола превышали мою обычную норму возлияний, но после столкновения с деревом и корриды на выгоне я решил, что лишний бокал мне не повредит. Утомлённый разговорами о чемпионе-быке, я придвинулся к чемпионке-племяннице и принялся любезничать с ней. Мои ухаживания были восприняты вполне благосклонно. Через несколько минут я заметил, что блондинка то и дело стреляет в меня глазами, и, улучив миг, улыбнулся ей. Я мог бы действовать и поактивнее, но впереди передо мной маячили отнюдь не розовые перспективы. Мне предстояло до наступления сумерек доставить Вульфа, багаж и орхидеи в Кроуфилд, в забронированный для нас номер отеля, распаковать вещи, обеспечить Вульфа едой, которую он сможет проглотить, не подавившись, выслушать мораль за моё неумение водить машину и рекомендацию объезжать встречные деревья, согласиться со всем этим вздором и ещё час-другой сидеть и прислушиваться к его вздохам. Я уже раскрыл рот, чтобы напомнить племяннице о её обещании отвезти нас в Кроуфилд, так как время перевалило за пять часов, как вдруг услышал нечто из ряда вон выходящее. Пратт ни с того ни с сего выпалил, что мистер Вульф оказал бы величайшую любезность, отужинав с ним, а мой патрон, представьте себе, согласился. Я злобно посмотрел на него, мстительно надеясь, что еда окажется отвратительной, поскольку знал, что после наступления темноты устроиться в Кроуфилде на ночлег будет практически невозможно и тогда никаких человеческих сил не хватит, чтобы совладать с Вульфом. Он заметил мой неласковый взгляд и прикрыл глаза, я же притворился, что не замечаю его присутствия, и сосредоточил всё внимание на племяннице. На мой взгляд, она была премиленькая и довольно сообразительная, но уж больно сильная. По-моему, девушка должна быть девушкой, а спортсменка — спортсменкой, хотя возможны и промежуточные варианты.
В ответ на приглашение Каролины я сказал, что с радостью составил бы ей компанию на теннисном корте, да вот рука болит, повредил при покорении забора (отъявленная ложь). И тут вдруг на террасу заявился ещё один отряд нападающих во главе с исключительно симпатичной особой лет двадцати двух — двадцати трёх, без шляпки, в полотняном платье с пояском, с золотисто-карими глазами и мягким чувственным ртом. По пятам за ней следовал высокий стройный парень, чуть помоложе меня, в коричневых брюках и пуловере. Замыкал шествие субъект, которому явно надлежало пребывать в ином месте, а именно — в зоне, ограниченной Сорок второй и Девяносто шестой улицами с юга и с севера и Лексингтон-авеню и Бродвеем с востока и запада. Там подобные субчики находятся в своей родной стихии, здесь же, в провинции, их роскошные костюмы, непременными атрибутами которых являются жилеты, сшитые по заказу модные рубашки и кричащие галстуки, просто режут глаз.
Атмосфера сразу наэлектризовалась. Челюсть нашего хозяина изумлённо отвисла. Джимми, побагровев, вскочил на ноги. Каролина что-то промычала, а Лили Роуэн нахмурилась.
Подойдя к столу, уставленному пустыми стаканами, девушка обвела присутствующих взглядом и сказала:
— Нам, наверное, следовало позвонить?
Её разуверили. Послышались приветствия. Столичного щёголя в доме Праттов видели впервые, и он отрекомендовался как мистер Бронсон. Девушку звали Нэнси Осгуд, а долговязый парень оказался её братом Клайдом. В очередной раз кликнули Бёрта. Мисс Осгуд принялась уверять, что они не хотели портить нашу вечеринку, случайно заскочили по пути с ярмарки и задержаться не могут, ну разве только на одну минутку… Клайд Осгуд, на шее которого болтался бинокль, подошёл к Пратту и вызывающе сказал:
— Мы хотели полюбоваться на вашего быка, но Монт Мак-Миллан прогнал нас с пастбища.
Пратт кивнул с деланно безразличным видом, но жилы на его висках вздулись.
— Чёртов бык доставляет массу хлопот. — Он посмотрел на Нэнси Осгуд, потом перевёл взгляд на её брата. — Молодцы, что заехали. Очень приятный сюрприз. А я сегодня видел вашего отца в Кроуфилде.
— Да, он говорил. — Клайд вдруг умолк, потом стал разворачиваться медленно, но уверенно, словно влекомый какой-то неведомой силой. Он сделал четыре шага и остановился прямо перед Лили Роуэн.