Где папа?

Кузнецова Юлия Никитична

— Как в кино, — вспомнила я.

— Ага. Папа говорит: «А мы на еду сразу накинулись. Пенсионеры». А я говорю: «И на разговоры».

Я столько с ним говорила. Он, кстати, дал разрешение, Костя!

— Очень рад. А то мы тут с твоей сестрой план похищения уже разработали.

— Ну, Ир, — затеребила я сестру, — ещё!

— Ещё мы старые приколы вспомнили. Помнишь, как вы меня втроём с дискотеки первой забирали? Я там натанцевалась на медляках, иду такая взрослая, мальчишки кругом. А тут папина машина подруливает. И ты высовываешься в

белой шапке: «Ира, Ира! Иди к нам!» Я прямо расплакалась тогда от огорчения. Опозорили меня, такую взрослую. Залезла в машину. Пацаны смотрят. А я на них — нет. Говорю: «Мало того, что сами припёрлись, да ещё и Лизу взяли! В белой шапке!» Папа над этой шапкой всё уха-хатывался. Он долго так смеялся, Лиз. Очень долго. Слёзы на глазах выступили. И мне показалось, что он плачет. Но он не плакал. Просто долго смеялся. Как будто не хотел прекращать смеяться.

Я уткнулась Ире в плечо. Она приобняла меня. Мы долго так сидели, обнявшись.

— Ир, сейчас заправка будет, — прервал молчание Костя, — по хот-догу?

— Я не хочу, — сказала она.

— А мы хотим, — сказал Костя, — мы голодные как волки.

Он зарулил на заправку, залил бензину, а потом мы с ними сидели в кафе, с такими маленькими столиками, ели хот-доги с горчицей и кетчупом (у нас с Костей и тут оказался одинаковый вкус — оба отказались от майонеза) и пили кофе из бумажных стаканчиков, а мимо нас ходили всякие шофёры, и мы — как путешественники, которые перекусывают после дальних странствий.

А я всё думала о той дискотеке, куда я приехала в белой шапке, и вспомнила наши с папой хулиганства. Когда Ирке звонили ухажёры и она с ними говорила слишком долго, то мы с папой включали фен и гудели в трубку параллельного телефона.

— Фу, — сердито сказала Ирка, пряча улыбку за стаканом кофе.

— Молодца, Лиз, — похвалил Костя, — я тебе сейчас улитку с изюмом ещё куплю. Премиальную. За борьбу с моим потенциальным противником.

— Тебе просто повезло, что она выросла, когда ты за мной приударил, — сказала Ира, толкнув его в плечо.

— Ничего, — сказала я, — папа выйдет вот, наверстаем.

Мы замолчали. Но молчание вышло не тяжёлое, а какое-то общее. Как будто накрылись одним пледом.

Часть 13

Устала

Было только девять вечера, но я упала в кровать и накрыла голову подушкой. Странно… вроде всю дорогу спала в машине. А такое ощущение, что меня палками били. Устала, как после кросса на физре.

Сил хватило только на то, чтобы поставить на ноуте «Хауса» скачивать… Интересно, чем у этих пацанов-то всё закончится. И у Кэмерон с Чейзом, которые целовались.

Ира с Костей варили макароны на кухне. Костя сказал:

— Будет готово — позовём.

—

Даже если я не помогаю? — съязвила я. — Их же помыть надо… почистить…

Ирка удивилась: раньше я просто дулась молча, а теперь прикалываюсь.

— А ты посуду будешь мыть, — ответил Костя.

Раньше я бы обиделась, но сейчас… Это было справедливо. Хотя не знаю, как я буду посуду мыть. Болит каждая косточка. Надо придумать что-то, чтобы не мыть. Оставить на завтра.

— Лиз! — Иркин голос. — Трубку возьми!

Я с кряхтеньем поднялась с кровати. Какая посуда, они что, с ума сошли? Если только мне её сюда принесут, чтобы я её лёжа помыла…

— Здорово. Это я, — Андрей говорил торопливо, глотая слова, чуть заикаясь. — У меня тут мама в командировку в понедельник вечером едет. В Италию. Ну, нормальную командировку. Не в гости к этому… Федерико. Хотя он звал. Э-э-э, так я тебе говорил, она же в турфирме работает?

— Нет. Кьярка спит?

— Да погоди ты! Спит, спит. Ну, короче. Им надо ездить по городам самим, смотреть, где чего. Чтоб потом нашим туристам рассказывать. И… и она меня с Кьяркой оставляет на ночь. А у меня тут дело… Задание.

— Делай что хочешь, — сказала я устало, — сам в конце концов поймёшь, какой Фокс. Ладно, неважно. Я с Кьярой переночую с удовольствием.

— Спасибо, — с облегчением сказал он, — ты настоящий…

— Андрюх, хорош, а? Чего с собой взять?

Он молчал. Наверное, всё ещё думал над фразой, что я «настоящий друг». А у меня внутри, там, где желудок, что-то кувыркалось от счастья. И пело. Укладывать Кьяру! Петь ей колыбельную! Утешать, если страшно! Оле-оле!

Я глянула в окно, за которым кто-то посыпал сонный город снежной крупой, и подумала: «А всё же не одной Ирке сегодня выпало счастье!» И сердце немножко сжалось: эх… Вот бы папе рассказать.

Фартук, боевик и аллергия

— Анядо! Анядо петь! — закричала Кьяра.

Она спрыгнула с кровати, подбежала и ударила меня. Прямо по носу! Я вскрикнула, было жутко больно. Как будто нос сломала. Из глаз брызнули слёзы.

— Да перестань ты! — гаркнула я, утирая слёзы тыльной стороной ладони. — Ложись немедленно!

Но она стояла у моей кровати и продолжала упрямо повторять: «Анядо петь! Анядо!»

— Да не буду! — рассвирепела я. — Быстро! Ляг! В кровать! И спи! Без всяких песен! Иначе я не знаю, что с тобой сделаю!

Она замерла на секунду. Потом её личико исказилось от страха. И она заревела так, что у меня волосы на голове встали дыбом. Правда. Они просто зашевелились у меня на голове, как змеи какие-то. В сердце что-то бабахнуло, и я, тоже не выдержав, села рядом с ней на пол, схватила её, прижала к себе, уткнулась в её кудрявую башку, пахнущую шерстяной шапкой и потом, таким нежным, детским, трогательным, и заплакала.

Заплакала от ужаса.

Ужаса, что сказала ей эту жуткую фразу.

«Не знаю, что я с тобой сделаю…»