Где рождаются циклоны

Шадурн Луи

После завтрака monsieur Огюст просит, чтобы я оказал ему милость и позволил переговорить со мной наедине.

– Monsieur, — говорит он, — у вас есть связи, не можете ли вы попросить, чтобы меня перевели в пер­вую категорию? Тогда я мог бы попасть в город!

– Как вас зовут?

– Л... Я парижанин, monsieur, настоящий пари­жанин! Здесь я всем известен под именем monsieur Огюста. Вам дадут обо мне только самые лучшие отзывы. Все вам скажут: „Monsieur

Огюст славный малый и, главное, услужливый". Вы понимаете, mon­sieur. что если бы я мог поступить в приличную семью, к белым...

– Хорошо. Но вы, вероятно, сыграли какую-нибудь шутку, чтобы попасть сюда?

– Что поделаешь, monsieur, со мной приключилось несчастье. Но я из хорошей семьи.

– На сколько лет вы приговорены?

Сначала он колеблется, потом с смущенным видом говорит:

– В бессрочную, monsieur.

– Чорт возьми! Но что же вы сделали для этого?

– Украл, monsieur... совершил небольшое воровство!..

– С маленьким насилием, взломом и может быть также...

Он добродушно улыбается и, подняв голову, гово­рит энергичным тоном:

– Что касается служанки, нечего и говорить, это дело моих рук. Но я не хотел ей делать зла. Несмотря на то, что Анри-Роберт и показывал это на суде. Все они путали, monsieur, уверяю вас. А Анри-Роберт был другом моей семьи. Во всех газетах было об этом на­печатано. Обо мне писали в „Matin" как о Пуанкаре. Как вам это понравится? Но уверяю вас, monsieur, я хороший слуга. Окажите об этом директору; чтобы мне выбраться отсюда. Вы видели, как я прислуживаю за столом. Я могу служить в лучших семьях.

Он идет за мной, с своим худощавым лицом, тон­кими губами и фуляровой повязкой корсара.

– Monsieur Огюст! Вы запомните, дорогой барин? Огюст.. 912, второй категории.

Совершенно оглушенные ружейными выстрелами, звуками там-тама, кларнета и коробки с гвоздями, отбивающей такт „кассэко“ в тесных хижинах, с тем­пературой электрической печи, мы садимся в лодки при заходе солнца.

Вечерняя заря темно-красного цвета, с громадными лиловатыми тучами, в которых сверкают молнии. Наши черные гребцы отчетливо обрисовываются на фоне полного грозою неба.

Один из них мурлыкает надтреснутым голосом песню Майоля.

На темную стену прибрежных деревьев садится точно хлопок снега. Это хохлатая белая цапля. Кто-то из нас прицеливается и стреляет. Один из гребцов бросается в воду, заглядывает под коренья и приносит белую птицу, у которой из раны сочится кровь.

Кровь заливает белоснежное оперение; глаза непо­движны, длинный черный клюв тяжело приоткрывается; парализованные тонкие зеленые лапки вытягиваются.

Наступает ночь. Гребцы поют

вместе, в лад быстрым и уверенным ударам весел, грустную мелодию со смешными словами:

„Вставайте! вставайте!"

Маленькая „мамзель" с черной мордочкой, в шел­ковых чулках, довольно худощавая, сосет большой кусок сахарного тростника, который она кладет в рот, как трубу.

Я думаю о monsieur Огюсте, о бале там-там, о по­литике, о людях с ребяческими воззрениями, опьянен­ных словами и порохом, о безмолвной жизни джунглей, о беспощадном солнце. И потихоньку глажу рукой перья лежащей у меня на коленях еще теплой белой цапли, убитой нами.

Самба.

Это был сенегалец, громадного роста, приговоренный к каторге за убийство, который работал в партии не­исправимых. Самба был силен, как бык. В одно пре­красное утро, воспользовавшись тем, что два надзира­теля находились около него, он поражает их ударами сабли.. Скованные вместе с ним два каторжника поднимают крик. Самба убивает одного, другого-же, притво­рившегося мертвым, оставляет, разбивает цепь и убе­гает с криком: „Самба уходит в заросли!"

Сенегалец скрывается в лесу. Под вечер, умеющий ходить без шума, Самба видит хижину индейца. Он прячется. Индеец выходит, и Самба убивает его одним взмахом своей сабли. Затем он входит в хижину, вы­гоняет жену индейца с ребенком, забирает ружье и порох, поджигает хижину и уходит.

В лесу существует какой-то таинственный способ сообщения. Новости распространяются очень быстро, неизвестно каким образом. Ужас охватил искателей зо­лота и каучука, когда они узнали, что сенегалец на свободе и хозяйничает в джунглях. Убийства соверша­лись одно за другим, внезапно, неожиданно, иногда на большом расстоянии одно от другого, так как Самба был замечательный и неутомимый ходок. Искатели ка­учука, чтобы извлечь его, забираются обыкновенно на самую вершину дерева, так как необходимо делать надрез, как можно выше. Они пользуются железными крючками, благодаря которым держатся на дереве. Самба подкарауливал их внизу; когда они принимались за работу, он убивал их выстрелом из ружья и оста­влял высыхать среди листвы. Затем он ограблял их шалаши.

Дуновение паники распространилось по лесу. Ра­бочие протянули веревки с колокольчиками вокруг де­ревень и отдельных хижин, чтобы сигнализировать приближение сенегальца.

Раз как-то один белый, направлявшийся на золото­носный участок, встретил высокого, вооруженного негра, весьма подозрительной наружности. Сообразив, что это беглый каторжник, он не испугался и, по обычаю золо­тоискателей, спросил его добродушным тоном.

— Есть у тебя деньги?

– Мне они не нужны,—ответил негр.

– А порох?

– Да.

– Ну, хорошо! — так покажи мне, как скорей всего добраться до участка X...

Негр сопровождал его в течение одиннадцати дней, охотился для него и устанавливал ему на ночь ша­лаш. Когда они приблизились к участку, он отказался следовать дальше.