Где-то на земле есть рай

Вербинина Валерия

Глава 10

Пятница, 5 апреля. 9 часов 40 минут утра

Что такое, вы зеваете? Ну да, я прекрасно понимаю ваши чувства. Пятое апреля! Тот самый день! Ясно, говорите вы себе, что нас ждет впереди. Ласточкин и Синеокова будут на дне рождения Алисы Лазаревой — они ни на секунду не будут спускать с нее глаз, а когда они все-таки это сделают, то после непродолжительных поисков обнаружат знаменитую актрису лежащей в гостиной (справа на стене — картина Рубенса, слева — Дюрера) на ковре, толщина которого намного превосходит ту пачку денег, которую вы получаете в качестве зарплаты. В сердце у Алисы, само собою, острый нож, а возле трупа

стоит бывшая лучшая подруга Оля Баринова и пытается вытащить этот нож из раны. Разумеется, глупые сыщики, то бишь мы с Ласточкиным, отказываются понять, что Оля попала сюда совершенно случайно и, кроме того, что она вовсе не убивала свою бывшую подругу. Только по чистому совпадению, подстроенному ловким убийцей, она оказалась у трупа, а нож попыталась вытащить то ли для того, чтобы он не торчал из груди столь неэстетично, оскорбляя Дюрера с Рубенсом, то ли в смутной надежде потом пристроить его для резки овощей. Но столь прозаические соображения не принимаются во внимание, и злобные сыщики защелкивают бедняжку в наручники и волокут ее по саду к полицейской машине, причем несчастная жертва их произвола изо всех сил вырывается и громко кричит о своей невиновности. Ах да, она же не может кричать, потому что у нее нет голоса, — ну ничего, автор ей его вернет, для пущего эффекта. В таких случаях легче всего сходит с рук сильное потрясение. Итак, бедняжку потрясло предъявленное ей обвинение, а также мускулистые руки капитана Ласточкина, эти — в буквальном смысле, и в последующих главах мы будем всеми возможными средствами устанавливать ее невиновность. Читателю, конечно, последняя была ясна с самого начала, но…

Ну что, мои бесценные читатели, вы уже настроились на такое продолжение событий? Ну тогда я вынуждена вас сильно разочаровать. Что, дня рождения не будет? Еще как будет, дорогие мои! И без трупа дело не обойдется? А как же! Зря я, что ли, уже столько глав веду к этому? Только вот об Оле Бариновой в качестве подозреваемой можете сразу же забыть. Почему? А потому что вчера, как только мы вернулись от Ларисы Парамоновой, начальник вызвал нас к себе и устроил головомойку. Чем мы занимаемся, в самом деле? На нас уже жалоба поступила, с самого верха! От кого? Ну, от Натальи Петровны Парамоновой. Будто бы мы осквернили своим неуместным присутствием ее жилище и вдобавок ко всему смели еще задавать ей вопросы! Вопросы — ей! Да кто мы такие, в конце концов?

— А кто она такая? — спокойно спросил Ласточкин.

Тихомиров побагровел.

— Господи, есть же счастливые люди, которым на Багамах… — начал он и угас. — Я же просил вас не нарываться! Что это, так сложно?

Мы с капитаном молчали. А что, в самом деле, мы могли возразить?

— Ладно, — буркнул наконец полковник и протянул нам ордер: — Идите и займитесь делом!

Ласточкин глянул на документ и потемнел лицом:

— Это еще что такое? Я не запрашивал бумагу на арест Ольги Бариновой!

— А должен был, — проскрежетал шеф. — Лазаревы волнуются, их надо успокоить. Идите и привезите ее сюда!

— Не пойду, — коротко ответил Павел.

— Да как… — начал Тихомиров.

— И вообще это какой-то вздор, — упрямо продолжал мой напарник. — За что ее арестовывать? В чем ее вина?

Они препирались с полковником битых четверть часа. Наконец Тихомиров смирился, вызвал Горохова и вручил ему ордер:

— Ты ведь желал отличиться в этом деле? Ну так вперед!

Обрадованный Толя умчался быстрее ветра. Ласточкин хмурился и смотрел куда-то в угол.

— Зря вы это делаете, — буркнул он. — Она тут ни при чем.

— Зря — не зря! — разозлился Тихомиров. — Пусть посидит взаперти, пока эти уроды будут праздновать. И ей легче, и мне, а тебе особенно! А вы с Лизаветой — завтра с утра освобождаю вас от службы, но чтобы явились на этот вечер и глаз с именинницы не спускали! Поняли? Вот вам приглашения, Лазарев прислал. — Он вручил нам два конверта. — Да оденьтесь там поприличнее, вы! Не позорьте уж меня, в самом деле!

Вечером 5 апреля за мной заехал мой напарник. Нам казалось,

что мы рассчитали время так, чтобы хватило и на дорогу, и на пробки. Однако человек, который не видел пятничные пробки в Москве, может считать, что он не видел ничего в жизни. Одним словом, мы прибыли в особняк Лазаревых, когда праздник уже был в разгаре.

На входе у капитана отобрали оружие, и никакие объяснения, что он прибыл некоторым образом для охраны хозяйки от посягательств киллера, не помогли. Наконец нас впустили в святая святых. Как говорит все тот же актер Новицкий, если бы у меня была голова, она бы непременно закружилась. И было от чего, ибо день рождения Алисы Лазаревой явно претендовал на то, чтобы стать событием года.

Цветы. Шампанское. Улыбки. Подарки, подарки, подарки… Дамы в бриллиантах, джентльмены (удачи) в смокингах. Умопомрачительные платья. Черный жемчуг, жакетки-болеро из белой норки. А какие гости, мама миа! Загорелая теледива с оголенным пупом. Актриса в костюмчике золотистого атласа с разводами и в розовых туфлях. Знаменитая модельерша в чем-то мешковатом и страхолюдном — сапожник всегда без сапог, это факт. Стайка щебечущих девиц, одетых в переливчатые лоскутки и высоченные ботфорты. Девушка в белом, девушка в оранжевом, девушка в черном, которая при ближайшем рассмотрении оказывается юношей. Комплименты, льстивые речи, звон бокалов…

Помимо моей воли эта ярмарка тщеславия захватывает меня. Я передвигаюсь зигзагами в толпе, стараясь не терять из вида потенциальную жертву Алису Лазареву, которая расточает улыбки направо и налево. Паша Ласточкин рядом со мной собран и сосредоточен. Я бросаю на него косой взгляд. Где-то в родословной у него наверняка притаился англичанин. Черт, ну почему у меня нет этого хладнокровия, этой поразительной сдержанности, этого умения держать себя в руках в любой ситуации, которое на самом деле объясняется огромным чувством внутреннего достоинства? Среди такого скопления знаменитых, богатых и важных людей я ощущаю себя потерянной. Они смеются, веселятся, обсуждают меню, а я остаюсь чуждой их веселью; они рассказывают друг другу смешные случаи из жизни их общих знакомых, а я не могу даже сообразить, о ком идет речь. К нам подходит Георгий Лазарев.

— Я очень рад, что вы выполнили мою просьбу и арестовали эту ненормальную, — говорит он. — Алиса сразу же почувствовала себя гораздо лучше, когда узнала об этом.

Значит, правду говорят: больше всего мы ненавидим не тех, кто причинил зло нам, а тех, кому причинили зло мы. Но, так как ответить нам с Ласточкиным нечем, мы предпочитаем промолчать.

— Она уже созналась, что хотела убить Алису? — беспокойно осведомляется банкир.

— Нет, — коротко отвечает Ласточкин, и это правда.

На лице Лазарева — неприкрытое изумление:

— Как? А я думал, при вашем арсенале средств…

Так, все ясно, можно не продолжать. Я вижу, что Паша, несмотря на свое хваленое самообладание, с трудом сдерживает злость.

— А что, если Оля Баринова вовсе не убийца и вообще этот звонок — шутка какого-нибудь желтого репортера? — прихожу я к нему на помощь.

— Собственно говоря, это вы и должны были выяснить, — ставит нас на место банкир. — Да и, по правде говоря, в вашем присутствии здесь нет никакой надобности. Я удвоил охрану, даже утроил, так что ничего на вечере не произойдет и произойти не может. — Он победно смотрит на нас.

Квик! Что называется, раздавил словом. Знай сверчок свой шесток, не садись не в свои сани и так далее.

— Ну, как знать, может, вам еще представится случай овдоветь, — отвечает Павел, у которого язык порой становится острее бритвы. — В нашей жизни ни в чем нельзя быть уверенным. — И он мило улыбается.

У меня создалось впечатление, что Лазарев вот-вот бросится на него, но, к счастью, Алиса каким-то непостижимым образом учуяла, что грядет скандал, и поспешила к нам. Она послала мужа приглядеть за горой подарков, сообщила, что чрезвычайно рада нас видеть, и велела ни о чем не беспокоиться. Главное — что мы упекли эту дуру Ольку, а все остальное — пустяки.