Где же ты, Орфей?

Беляева Дария Андреевна

Интересно, думала я, сколько еще раз мне придется рассказать эту историю. Если судить по часам, выходило, что этот — последний. Полиник, кажется, чувствовал, что я скажу нечто странное или даже плохое. Вид у него был тоскливый, а голос словно бы угас.

— Я думал об этом парне, Ясоне. Выглядит вся эта история крайне мутно.

— Мутно, — сказала я. — Я в нее нырнула.

— Что?

— Это метафора.

Некоторое время мы молчали, словно Полиник на самом деле не хотел ничего знать. Мы вошли в сад, и запах ночных цветов опьянил меня. Сев на камни

у ручья, мы посмотрели друга на друга. Полиник глядел с опаской, а я, по крайней мере мне так казалось, смотрела на него с надеждой. Потому что он мог согласиться. Он ведь тоже так тоскует по Исмене. А Семьсот Пятнадцатая — драгоценная дочь Первой, надо же какой это был бы удар. Я подумала, быть может моим рукам будет позволено забыть уроки Одиссея. Или, быть может, когда я освобожу Орфея, у нас уже будет не-живая королева. Все это было подло и нечестно, я ввязалась в эту историю, значит я должна была и пройти ее до конца.

Но все же, вдруг Полиник сам захочет. Я рассказывала ему так вдохновенно, как только могла, журчала, как ручеек у моих ног. Я описывала Ясона, как никогда не описывали еще ученых мужей, с такой нежностью и восхищением, словно он был моим отцом.

И я ненавидела себя за это. Я вертелась, словно змея. Так что где-то на середине я прервала свой рассказ и сказала:

— На самом деле не так уж он меня и впечатлил.

Полиник вдумчиво кивнул, будто только этой фразы и ждал.

— Более того, он довольно странный. И я не знаю, можно ли ему доверять. Однажды он подставил Одиссея. Рассказать тебе, как?

Полиник снова кивнул. Казалось, он делает это автоматически, словно игрушка в машине. И я начала рассказывать безо всякого желания добиться от Полиника чего-либо. Я говорила все, как есть, со всей неуверенностью, со всеми сомнениями, со всем отвращением. И хотя теперь шансы убедить Полиника казались мне куда более призрачными, я была честна с собой и с ним, так что мы все еще могли быть друзьями.

Полиник взял палочку и принялся водить ей по ручейку, словно по спине змеи, с опаской. Во всех его действиях была испуганная осторожность. Я сказала:

— И как тебе эта история?

— Плохо, — ответил он, погрузив кончик палки в воду. Полиник принялся выуживать из ручейка обтесанный водой камушек. Я видела, что Полиник не хочет смотреть мне в глаза. Я не могла его осудить. Я сама не была уверена, что хочу смотреть себе в глаза.

— Может, ты хочешь освободить Исмену?

Получилось так, словно я персонаж мультфильма, заглядывающий ему в глаза, заискивающий, забавный. А я была собой, отчаявшейся и запутавшейся. Полиник поднял на меня взгляд, глаза его были серьезны и темны.

— Нет, что ты, Эвридика. Нет, никогда. И ты не делай этого. Все это просто неправильно.

И очень страшно.

Я сказала:

— Ты не думаешь, что так будет лучше, Полиник?

Мы оба встали, словно разговор был закончен без нашего ведома. Я сказала:

— До свиданья, Полиник, мне пора.

Вид у него стал такой виноватый, такой жалостливый, как будто ему было, за что просить у меня прощения. Виделось

во взгляде Полиника и еще что-то важное, что я прежде упускала. Я присмотрелась получше.

И тогда я поняла, что за безумство собираюсь совершить.

Глава 12

Гектор был дома, и я этому не обрадовалась. Он сказал:

— Эвридика? Ты в порядке?

Я закрыла глаза, и все исчезло на пару секунд. Это была необходимая мера. Все стало большим и сложным, не осталось легкости, и даже вопрос Гектора показался мне неподъемным.

Я сказала:

— Да, все в порядке. Все будет очень хорошо, если ты сможешь сделать кое-что для меня.

Взгляд его стал серьезным. Гектор вполне мог быть одним из Рыцарей Ясона, если бы не выбрал несколько другую сторону. Такой трогательный, такой человечный, так стремящийся мне помочь. А я должна была быть нечеловечной, чтобы создать не-живого короля. Сплошные "не", сплошные дыры, дефициты, отсутствия.

Я сказала:

— Мне нужно, чтобы ты ушел.

— Что, Эвридика? Что ты задумала? Если ты переживаешь, если тебе больно, и ты в отчаянии...

Казалось, он решил, что я хочу убить себя. Я покачала головой.

— Нет. Просто погуляй, потому что сейчас я буду делать глупые вещи.

Я вспомнила о своих недавних размышлениях и совершенно искренне сказала:

— Они не будут опасными.

Я видела, как в Гекторе борются два начала — то заботливое, рыцарское, и еще одно, ушлое и желающее оказаться в безопасном месте. Мне нужно было подкормить второе, которое нравилось мне намного меньше.

Я сказала:

— Я не такая глупышка, как ты думаешь. Я просто хочу петь, танцевать, отдыхать. Знаешь, быть собой, как раньше. Мы с братом много танцевали. Теперь его нет.

Я почувствовала себя Ясоном. Я манипулировала Гектором, и здесь было все — мое очаровательное сумасшествие, в которое он с охотой поверит, потому что вправду чувствует нечто неладное сегодня, мой брат, чья тень всегда стояла над Гектором, моя беззащитность.

Я не должна была так поступать, я не всегда была честной, но Гектора мне было особенно жаль.

— Я понимаю, — сказал он. — Ты в последнее время много о нем думаешь.

Я хотела сказать: просто ты в последнее время это замечаешь. Но я не стала. Мне хотелось, чтобы, если мы прощаемся навсегда, Гектор получил от меня что-то хорошее. Я обняла его и прижалась носом к его плечу.

— Послушай, ты очень славный, даже если сам в это не веришь. Тебе нужно меньше времени проводить с самим собой. Ты чувствуешь себя таким одиноким, но совершенно зря, потому что люди не так уж злы на тебя. Большинство из них никогда не покинет это место, вот в чем правда. Потому что они боятся смерти. Я знаю, ты считаешь себя героем, а они думают, что ты злодей. Но фактически ты занимаешься спасением самоубийц. Это не плохо, хотя тебе не всегда благодарны. Я и сама думала сбежать, но теперь этого не хочу. Тебе просто нужно быть милосерднее к себе, и тогда другие тоже научатся этому.