Где же ты, Орфей?
Шрифт:
Твари вправду почти не мешали людям Свалки делать то, что они хотят. Просто у человечества оставалось все меньше сил. Общественный транспорт первым пришел в упадок, люди стали менее мобильны. Но многие другие сферы были еще живы. На Свалке оставались школы, электростанции, больницы.
— Представь себе, сколько мы могли бы сделать с нашим не-живым королем, символом свободы и возможности жить дальше вопреки всему?
— Ты опять за свое?
Я коснулась пальцами провода, чего, я читала, делать категорически нельзя, и подушечки пальцев
Орест сказал:
— Дай угадаю, это не экскурсия, ты просто хочешь достать нож и угрожать нам?
— Нет. Просто хочу вас отвлечь. Напряженный мыслительный процесс, направленный на одну единственную проблему, вопреки всем ожиданиям, не способствует решению.
Это правда. Фокусируясь на вопросе своей жизни — попробовать ли убить Орфея, чтобы освободить его, я чувствовала себя покинутой и растерянной. Но когда я смотрела на провода, мир вдруг обретал ясные очертания и становился легким. Орфей как-то говорил, что на самом деле во Вселенной доминируют очень простые формы. Мы залезли в вагон, дверь была открыта, и я увидела что-то вроде ночлежки. На сиденья были накинуты простыни, одеяла и подушки. Люди спали, читали, кто-то помахал нам, кто-то склонил голову перед Ясоном.
— Мы работаем в несколько смен, — сказал Ясон. — У кого нет дома, тот спит здесь. Или кто слишком устал.
Я и вправду увидела людей таких тоненьких и так сильно дрожащих, что у них вряд ли были силы даже для того, чтобы встать. Одного из таких мужчин кормила с ложки старая женщина. Она нежно улыбалась ему, как будто он был ее сыном, а его губы жадно обхватывали ложку.
— В целом мы стараемся помогать друг другу.
— Если ты хотел, чтобы я увидела, что вы не какие-то там злодеи, и я так поняла, что вы не какие-то там злодеи.
— Ты ведь думаешь, что повторение это смешно?
— Может быть и страшно.
Я села на одну из этих кроватей. Сиденья были очень мягкими, наверное, старую кожу в них заменили и сильнее набили их ватой или синтепоном, так что отчасти это даже были матрасы. Только дискретные, как сказал бы Орфей. Я засмеялась.
— Есть хочешь? — спросил Ясон, а потом, не дожидаясь моего ответа, взял с одного из столиков, стоявших в проходе, буханку хлеба. Оказалось, что хлеб совершенно безвкусен.
— Местный.
Ясон точно хотел, чтобы я испытала вину. Хлеб был вязкий и чудовищный.
— Просто сделай это завтра, — сказал он. — Сделай как можно скорее. И у нас будет шанс. Дай мне знать, через Ореста, если все получится.
И я отчего-то сказала:
— Если все получится, вам не нужен будет посыльный. Все узнают.
А что будет, когда узнают твари? Что сделает Первая? Я спросила об этом у Ясона, и он сказал:
— Тогда все начнется. Тысячи моих агентов по всему миру согласятся убить Спящих. Не успеют они опомниться, как мы станем им равны. Подумай, эти люди обретут бессмертие и славу.
А сколько они потеряют? Этого я уже не стала спрашивать. Я попросила:
— Приведи ко мне Ио, хорошо?
— Ио? — Ясон чуть вскинул брови, вид у него стал комичный. — Я-то думал, что собеседник из меня получше. Ну да ладно. Ты тоже так себе.
Ясон оставил нас с Орестом в этом чужом и жутковатом месте.
— Похоже на передвижной приют для бездомных, правда? — спросил Орест. Вид у него был только чуточку брезгливый. Это была единственная эмоция, которую Орест не умел унять или игнорировать.
— Немножко.
Ио пришла через пару минут, мгновенно нарушив наше тягостное молчание.
— Ну, чего? Как вам здесь? По-моему, прикольно. Ясон вам понравился? Он такой крутой! Я знала, что он вам понравится!
Мы молчали.
— Ладно, понятно, он вам не очень. Ну, сначала он всем не очень. Когда мы встретились в первый раз, я его ударила!
Один голос Ио казался мне ободряющим. Может быть, дело было в его золотистой (есть золотой цвет, есть металл — золото, и есть нечто золотистое, звенящее и веселое), взвивающейся вверх интонации.
— Ты знала, что он мне предложит? — спросила я. Ио села рядом, и я подумала, сколько еще комбинаций я могу собрать за сегодня? Орфей любил комбинаторику.
— Знала, — сказала Ио. — Но ты нам правда нужна. Однако, пойми, ничего, если вдруг ты не решишься — многие не решатся. Ну и ладно.
Ио говорила по-другому. Она была искренней, и я видела, что ей обидно, и что она волнуется, но также видела, что ей важно, чтобы я решила сама.
— Знаешь, — сказала она. — Переспи с этой мыслью. В смысле подремай. У тебя такой бледный вид, и синяки под глазами.
— Из-за Свалки, наверное.
— Ну, может. Все равно отдохни.
Она подвинулась, и я положила голову на ее колени, а ноги вытянула на Ореста.
— Я не против, — сказал он. — Хотя считаю это началом отличного менаж а труа, как говорили древние.
Ио засмеялась, а я закрыла глаза и поняла, как сильно у меня болит голова. Ио вдруг запела, негромко, но удивительно плохо. Это была песня о далеких кораблях со снежно-белыми парусами. Непотонувшие Корабли Нетронутого Моря, вот как она называлась. Я как-то слышала ее, тогда тоже пела девочка. Мы всем приютом смотрели на закат, погружавший солнце в море, и та девочка запела лучше и чище Ио, но в этом голосе не было такой заботы обо мне, и поэтому пение Ио понравилось мне больше.
Не то мне приснилось, не то я вспомнила, как мы говорили с Орфеем тогда, и о чем. Та девочка все пела, песня была длинная, как будто без конца, а Орфей сидел передо мной, чуть раскачиваясь в такт музыке. Палец его выводил на песке цифры. Мой блокнот тоже лежал в золоте и ракушках, так что написанных на его страницах слов было почти не видно.
— Я так люблю тебя, — сказал Орфей. — Я правда тебя люблю. И я хочу, чтобы ты была счастлива.
— Я уже счастлива, — ответила я и улыбнулась.