Геммы античного мира

Неверов Олег Яковлевич

О картине одного из учеников Апеллеса Плиний оставил довольно пространные указания: «Ктесилох, ученик Апеллеса, сделался известным благодаря дерзкой картине, изображающей Юпитера с женскими повязками на голове, рожающего Вакха с криками, как женщина, среди богинь, помогающих ему в родах». [17] Тема, очень характерная для эллинистической эпохи, времени растущего религиозного индифферентизма. Миф о чудесном рождении Диониса, сына Семелы, вынутого из чрева матери, зашитого в бедро Зевса и рожденного отцом в срок — древнее символическое сказание, которое жрецы растолковывали посвященным в дионисийские мистерии, здесь явно подвергается бурлескному пародированию.

17

Там же, XXXV, 140.

Центральная

группа картины Ктесилоха воспроизведена, по всей вероятности, на двух геммах эрмитажной коллекции. На одной из них прежде видели изображение Силена, которому Гермес приносит на воспитание младенца Диониса. Однако в подобных случаях кроме ясного типа Силена характерны движения его протянутых к мальчику рук. Здесь же изображен стройный, атлетического сложения бородатый муж со скипетром в опущенной руке, поднявший вторую руку и закинувший ее за голову, — это жест, подчеркивающий страдание. К тому же мы имеем более полные копии на рельефе, хранящемся в Ватикане, и на вазе из Тарентинского музея. На ватиканском рельефе у Зевса те же атрибуты и, кроме трех главных персонажей, добавлены, в соответствии с описанием Плиния, три богини. Гермес, исполняющий роль акушера, имеет на голове широкополую шляпу —петас — и шкуру барса в протянутых к Дионису руках. И в эрмитажной гемме и на ватиканском рельефе младенец одной ножкой еще погружен в бедро Зевса. [18]

18

Неверов О.Я. Античные инталии в собрании Эрмитажа. Л., 1976, № 126.

Из живописцев позднеэллинистического периода наибольшей известностью пользовался Тимомах из Византия, современник Цезаря, две картины которого — «Медея» и «Аякс» — были посвящены римским диктатором в храм Венеры Прародительницы. Овидий, обращаясь к Августу из далеких Том, упоминает эти два полотна:

Даже в хоромах у вас лики мы видим героев, Образы их написал мастер искусной рукой... Вот с омраченным лицом сидит Аякс Теламонид, Там злодеянье таит варварской матери взор. [19] [99]

19

Овидий. Элегии и малые поэмы. М., 1973, с. 403.

Аякс был изображен сидящим в трагическом раздумье, с обнаженным мечом за миг до самоубийства, у ног его — изрубленные в приступе безумия быки и овцы, принятые за противников. Поэт-эпиграмматик так описывает картину художника:

Создан ты был, о Аякс, не отцом, а скорей Тимомахом, Взяло искусство себе самой природы права. Видел безумным тебя мастер, и вместе с тобою Стала рука у него тоже безумной, как ты. То, что он слезы прибавил к ловко положенным краскам, Это смягчило тотчас горесть страданий твоих. [20]

20

Античные поэты об искусстве, с. 27.

Полностью соответствуют описаниям древних постов копии картины Тимомаха на трех геммах, хранящихся в Ленинграде и Берлине.

Пожалуй, ни одному произведению античной живописи не была суждена такая известность, как «Медее» Тимомаха. Десятки эпиграмм греческой «Антологии», стихи римских поэтов воспевают эту прославленную картину. Как и в «Аяксе», Тимомах избирает здесь трагический момент раздумий, раздирающих героя перед отчаянным шагом, представлявшемся в глазах людей неслыханным преступлением. Чтобы отомстить Язону за измену, Медея задумала убить детей. Противоречивые чувства, раздирающие Медею, замершую, прижав к себе меч, выражались лишь в ее лице. Поэт Антифил оставил поэтическое описание картины:

Образ рисуя Медеи ужасной, в чьем сердце боролась С ревностью к мужу любовь к маленьким детям ее, Труд

бесконечный принял Тимомах, чтобы выразить чувства, Столь непохожие в ней: то состраданье, то гнев; То и другое ему удалось, посмотри на картину: Видишь, как в гневе слеза, в жалости злоба сквозит. «Хватит с меня колебанья, — он мудро решил, — пусть Медеи, Не Тимомаха рука детскую кровь здесь прольет!» [21]

21

Там же, с. 45.

Три помпейские фрески и три геммы императорской эпохи сохранили воспроизведение этой картины Тимомаха. Видимо, наиболее близка станковой работе мастера фреска из геркуланской базилики, где трагические противоречия, раздирающие душу героини, отражаются на искаженном лице Медеи, прижавшей к груди меч. В двух помпейских фресках рядом с застывшею в горе матерью изображены резвящиеся дети. Этот контраст словно [100] окаменевшей героини и невинных шалостей ничего не ведающих детей, видимо, производил потрясающее впечатление на древних зрителей. Геммы воспроизводят картину полностью, на одной из них сын Медеи протягивает к ней руки, словно считая меч, прижатый матерью к груди, желанной игрушкой.

Плинием упомянута, кроме того, «Горгона» Тимомаха, картина, «в которой видно, что искусство ему полностью подчинялось». По-видимому, это изображение головы Медузы, по преданию, встречавшее своим взглядом каждого, кто входил в помещение, где висела картина, повторяется в многочисленной серии гемм начиная с I в. до н.э. Реплики этого некогда внушавшего ужас и леденившего душу изображения хранятся в каждом хоть сколько-нибудь значительном собрании памятников глиптики.

Мы не в состоянии сегодня связать с определенными художниками и их отдельными работами, упомянутыми в литературных источниках, другие геммы с какой-либо долей вероятности. Но то, что во многих из них сохрани лись воспроизведения утраченных картин, представляется совершенно несомненным. Особенно много таких повторений может быть отнесено к эллинистической эпохе, очень продуктивной и в глиптике и в живописи. Укажем лишь на некоторые из копий подобных «безымянных» и «анонимных» картин.

Так, на двух камеях в Париже повторена та же композиция. Сидящая на корточках женщина снимает покров с корзины, содержащей символы дионисийских мистерий, а крылатая богиня с отвергающим жестом рук спешит удалиться от нее. Этот сюжет без изменений повторяется в терракотовых декоративных рельефах и восходит к фреске помпейской «Виллы Мистерий», где повторен какой-то известный эллинистический живописный оригинал. Снятие ритуального покрывала с мистических символов, олицетворяющих плодородие, и богиня Дева, символизирующая стыдливость, — все это восходит к ритуалу дионисийских мистерий, включавших посвящение адептов этого культа. Любопытно, что и центральная группа дионисийских фресок «Виллы Мистерий», непосредственно примыкающая к сцене «снятия покрова», тоже копировалась резчиками гемм. Инталья в Эрмитаже и камея в Вене воспроизводят эту сцену, где изображены Ариадна на троне и Дионис, полулежащий [101] у нее на коленях. Эта же тема без изменений повторяется в терракотовой пластике Мирины и на монетах Смирны. Видимо, в основе лежит многофигурная картина, посвященная культу Диониса, созданная в одном из городов Малой Азии.

Точно так же картина неизвестного эллинистического живописца может быть воссоздана на основе трех камей, хранящихся в Ленинграде, Мюнхене и Неаполе. На эрмитажной гемме изображены две испуганно прижавшиеся друг к другу женщины у подножия скалы, на вершине которой находится испугавший их юноша в львиной шкуре. В таком варианте сюжет кажется мало понятным и мало интересным. Мюнхенская гемма, где, в отличие от упомянутой вертикального формата композиции, сцена размещена по горизонтали, содержит опущенную в эрмитажном варианте всю правую часть с изображением присевшей на корточки женщины, помогающей сатиру надувать мех. Но исключил мастер мюнхенской геммы юношу в львиной шкуре. И, наконец, неаполитанская камея сохранила полностью шестифигурную картину, посвященную празднику «сельских Дионисий». В центре его были шутливые соревнования ряженых в танцах на надутом и смазанном маслом мехе из-под вина. По-видимому, приспособленная к украшению пола, еще раз эта же утраченная картина была использована в мозаике из Остии. В одном из мимов Герода изображен подобный праздник, где распорядитель следующим образом объясняет условия соревнования: