Ген свободы
Шрифт:
— Мария Цой, — представилась она, — старший механик. Это Юля Румянцева, моя помощница.
— Вы — весь персонал СТО? — спросила я.
— Нет, еще есть сторож, все его зовут дядя Андрей, фамилию не знаю, — сообщила Цой. — И иногда еще приглашаем механиков со стороны, если работы много или машина раздолбана сильно.
Они с Румянцевой стояли в прежних позах, очевидно, ожидая, что я быстрее закончу с расспросами и уйду. У меня закралось подозрение, что я каким-то образом с первого раза попала именно на ту мастерскую, где тайком обслуживался Таинственный
Несколько месяцев назад я бы начала прямо задавать им вопросы — мол, насколько вероятно, что в этом помещении без вашего ведома (или с вашим попустительством!) ремонтируется посторонний мобиль? Просто от смущения: мне всегда тяжело давалось общение с незнакомыми людьми, и я предпочитала действовать «по учебнику». Но сейчас одного взгляда на этот ангар было достаточно, чтобы понять: нет, нужно быть совсем дураком, чтобы проворачивать тут незаконные дела.
Второй аэромобиль здесь не спрячешь — во-первых, просто нет места, во-вторых, даже если бы и было, ангар второго этажа просматривается насквозь, никаких перегородок нет. Предположим, Таинственный таксист мог бы обслуживаться здесь по ночам — но опять же, это если предположить, что ночью тут нет законных аэромобилей. Да и ночной сторож тут наверняка тоже есть, раз есть дневной?
— У вас есть ночной сторож? — спросила я, решив не пускать задачу на самотек.
— Три, дежурят посменно, — сухо ответила мне Цой. — В случае проблем зажигают сигнальный огонь, и сразу приезжает охранное агентство.
— И часто бывают проблемы?
— За время, что я тут работаю, раза три случалось.
— А сколько вы тут работаете?
— Семь лет.
В общем, картина складывалась ясная, можно было разворачиваться и уходить. Но что-то не давало мне покоя. То ли предчувствие, что я могу узнать нечто полезное, то ли… ладно, что греха таить, мне просто понравились эти девушки! Особенно Мария Цой и ее шрам! Более сильный рисовательный зуд я испытывала, только встречаясь с моей подругой Мариной.
Уж не знаю, почему, но рисовать женщин меня тянет всегда сильнее, чем мужчин. Лучше женщин только характерные старики с интересными морщинами; наш Прохор, например, слишком моложаво выглядит.
И я спросила:
— А что вы с аккумулятором делаете?
— Меняем электролит.
— Прошу простить, если это бестактный вопрос, но разве не лучше сначала починить, а потом заряжать аккумулятор?
Внезапно мне ответила не Цой, а Румянцева, причем с явной насмешкой:
— Это разве ремонт? Это так, косметика. Все повреждения наружные, кувалдой чинятся.
— Юля, — Цой довольно строго на нее посмотрела. А мне сказала: — Во время починки проводится диагностика. Для этого мы немного приподнимаем аэромобиль над полом. Без напряжения в системе это сделать невозможно.
— Ясно, — сказала я, и без всякого притворства завистливо вздохнула. — Слушайте, а можно посмотреть, как вы дальше тут чините?
— Это зачем? — подозрительно спросила Румянцева.
— Очень интересно, — ответила я, не кривя душой. — Всегда интересовалась воздухоплаванием.
Они снова переглянулись, причем я видела, что идея допустить постороннего в святая святых им явно не нравится. Поэтому я торопливо сказала:
— Слушайте, я вас не подозреваю в пособничестве Таинственному таксисту, и вообще вижу, что зря сюда пришла, что через СТО его не поймаешь. Но у вас же тут секретность, когда еще попаду! А я всегда воздухоплаванием интересовалась. Даже схемы устройства аэромобиля смотрела.
— Много вы поймете без специальной подготовки, — фыркнула Румянцева.
— Если я вам помешаю, то не смею настаивать, — сказала я.
Цой пожала плечами.
— Нам не жалко. Починка эта рутинная. Хотите — смотрите. Но на популярную лекцию не рассчитывайте, мы тут работаем. И встаньте подальше.
— Угу, — добавила Румянцева, — за ваше франтовое пальтишко платить не будем, если кислотой забрызгает.
Я послушалась и села подальше от рабочего островка, позади одного из обогревателей, чтобы не задубели руки. Отсюда мне открывался хороший вид на вскрытый корпус аэромобиля и на сосредоточенно работающих механиков.
Ремонт, по всей видимости, и в самом деле был рутинным: двигались они отлаженно, почти не разговаривая между собой. Перебрасывались только короткими фразами из двух-трех слов, не понятными не в силу профессионального жаргона, а скорее в силу того, что напарницам ничего не нужно было друг другу объяснять.
Не в силах противиться искушению, я вытащила из сумки блокнот и принялась их набрасывать. Быстрые, летящие рисунки, на каждый — уголок листа. Вот две девушки в комбинезонах тащат колбу щипцами. Вот Румянцева смеется, вытирая лоб рукой в перчатке. Вот Цой сосредоточенно хмурится, разглядывая какую-то деталь в корпусе…
Я не удержалась и чуть изменила форму ее шрама, сильнее подчеркнув его сходство с паутиной — не след ожога, а экзотическое украшение. Слышала, на юге некоторые вояки татуируют шрамы, чтобы было красивее. В Необходимске, конечно, татуировки порицаются правилами хорошего тона, а на лице так и вообще их делают только преступники самого низкого пошиба, но… жаль. Марии Цой бы пошло.
Увлекшись, я не заметила, что Румянцева стоит совсем рядом, загораживая свет и смотрит в мой рисунок.
— Маш! — крикнула она. — Маш, ты погляди.
Я замерла, едва не парализованная. Приятно думать про себя, что ты во многом избавилась от страха перед незнакомцами, и вообще выросла, обрела уверенность в себе и тому подобное… Но тут я снова ощутила себя едва ли не двенадцатилетней девочкой.
— Прошу прощения, — начала я, — я только для себя, это никуда не пойдет…
— Да вы меня красавицей сделали, — подошедшая Мария Цой неожиданно робко, смущенно улыбнулась. — А можно у вас этот листочек купить? Если вы не против?
Меня пронзило нешуточным облегчением — она не сердится! А потом тем самым редким, почти эйфорическим чувством, которое получается, когда модели нравится твой рисунок.