Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
— Как же мне его теперь наградить, твоего солдата, Бартенев? С одной стороны, за поимку генерала Увалень сей достоин первого офицерского патента, а с другой — он же генерала взял с явного перепугу, от медвежьей болезни! — сквозь смех обращался Меншиков к Бартеневу. В сей момент подскакал Петр, ездивший самолично разглядывать главную шведскую позицию. Еще издали он увидел заходящегося от хохота Данилыча, смеющихся до слез генералов и офицеров его штаба и печальную позитуру шведского генерал-адъютанта. И ощущение близящейся победы, возникшее в Петре после того, как столь удачно был опрокинут авангард шведов, еще более усилилось от одного вида молодых и задорных офицеров, находящих в себе силы смеяться в короткий перерыв баталии.
— Мин херц, тут такое… — Данилыч весело пересказал историю Васьки Увальня, а Петр и слушал и не слушал, сам улыбаясь и всматриваясь в улыбки офицеров. «Коль смеются, значит, и дале на кровь пойдут! — мелькнуло у него. — А крови сегодня еще много будет пролито…» Он вспомнил ровные ряды шведов, что поджидали русских за перелеском.
— Так не чаю, чем и наградить сего героя?! — Меншиков лукаво развел руками.
— Прежде чем наградить, ему потребно желудок поправить! — Петр поддержал шутку. — Дать ему порцию можжевеловой водки! Она, ученым медикам хорошо то ведомо, паче всего желудок крепит!
Васька от такой щедрости обрадованно бухнулся на колени. А Петр, окинув расходившихся от смеха офицеров, сказал уже серьезно:
— О наградах, господа, пока рано вопрошать. За рощей той, — Петр указал на сосновый перелесок, — стоит главная сила шведов!
И, точно уловив царские слова, за перелеском громыхнули шведские пушки. То шведы встречали выходившую к Лесной русскую гвардию.
Выходящие из перелеска русские полки (драгуны спешивались и шли в общем строю) были встречены шведами столь жестоким артиллерийским огнем, что поначалу попятились в перелесок, под прикрытием которого снова выстроили свои линии. Выйдя из леса уже правильными рядами, они прямо двинулись на сближение со шведами и, подойдя на сто саженей, ответили на огонь шведов дружными залпами. Обе армии стояли теперь не боле нежели в двухстах метрах друг от друга, выстроенные каждая в четыре линии, и меж ними пошел тот огневой бой, который и почитался регулярным боем по тогдашней тактике. Солдаты задних рядов перезаряжали ружья и передавали их в первый ряд, по приказу взводных офицеров плутонги давали залп, и стрельба та так и именовалась — стрельба плутонгами. Места убитых и раненых спешно заполняли солдаты задних рядов, и судьба баталии зависела теперь от того, кто устоит под частым огнем противника.
Огневой бой продолжался без малого боле двух часов, да, видать, нашла шведская коса на русский кремень. Вопреки всем расчетам Левенгаупта, что русские солдаты не выдержат регулярного огневого боя, они стояли непоколебимо, отвечая огнем на огонь, выстрелом на выстрел. Многократные залпы шведов опустошали русские ряды так же, как и залпы русских — ряды шведов.
— Это настоящая бойня, а не баталия! Прикажите моим драгунам атаковать русских в конном строю, и я ручаюсь, что прорву их строй! — подскакал к Левенгаупту лихой кавалерийский генерал Шлиппенбах.
Но шведский командующий отрицательно покачал головой:
— Я начну атаку только тогда, когда возвратится из Пропойска наш авангард! А пока сторожите мост, Шлиппенбах! И помните: там ключ ко всей баталии! — Адам Людвиг сердито натянул поглубже шляпу: пошел снег, задул ледяной ветер, начиналась не осенняя даже, а самая настоящая зимняя круговерть. И невольно Левенгаупту вспомнилась та первая Нарва, когда метель сыграла на руку шведам и уже через час под ее прикрытием был прорван центр русской позиции. Правда, теперь ветер бил шведам в лицо и русские залпы сверкали сквозь снег как молнии.
— Государь! У солдат так раскалились ружья, что боле невозможно стрелять! Прикажи ударить в штыки на шведа! — подскакал к Петру разгоряченный боем Голицын. Это потом уже, после Лесной и Полтавы, побед Румянцева и Суворова, трехгранный штык стал заветным оружием русской армии. А в ту кампанию 1708 года русская армия впервые заменила неуклюжие багинеты на своих ружьях знаменитым трехгранным штыком. И не было еще ведомо, сколь отличится сей штык в рукопашном бою. И трудно посему было решиться и бросить полки в страшный штыковой бой — а вдруг швед устоит и сломает хребет русской пехоте?
Словно уловив колебания Петра, Голицын рубанул рукой:
— Ручаюсь, государь, пройдем на штыках сквозь шведскую линию!
Петр помедлил и согласно наклонил голову.
И вот в час дня барабаны ударили атаку, и, точно подгоняемые северным ветром, бившим им в спины, русские батальоны пошли в штыковую. Шведы успели сделать только один залп, как русские налетели и опрокинули первую линию, вторую, третью. Левенгаупт двинул в бой резервную линию, но русские на штыках прошли и ее. К трем часам дня главная позиция шведов была взята, и расстроенная шведская пехота спешила укрыться в вагенбурге, составленном из четырех тысяч повозок и фур (еще четыре тысячи повозок с боеприпасами были предупредительно отправлены Левенгауптом к Пропойску).
Сгоряча преображенцы и семеновцы бросились было к вагенбургу, но отхлынули под картечью шведских пушек, густо покрыв побеленное снегом поле зелеными солдатскими мундирами (один Семеновский полк под Лесной потерял половину своего состава).
Отойдя на ружейный выстрел, русские выстроились против вагенбурга, упиравшегося тылом в реку Леснянку. Влево от вагенбурга был единственный мост через Леснянку, охраняемый рейтарами Шлиппенбаха. Петр так же, как и Левенгаупт, понимал, что мост этот — ключ к виктории. Взяв мост, русские лишали шведа последнего пути к ретираде. Но Петр решил повременить с атакой моста, так как вынырнувший из снежной пелены драгунский офицер доложил, что на скором подходе конная дивизия Боура.
— Успел-таки, чертов немец! — весело рассмеялся позади царя Меншиков. А у Петра словно рукой сняло страшное напряжение боя.
— Дать войскам роздых! — приказал он Меншикову.
— И. то верно, мин херц! Люди с четырех часов утра не спавши, не евши, валятся с ног! — Меншиков был весьма доволен царским приказом.
— Дождемся Боура, тогда и ударим на мост! — решил Петр. — Только бы швед прежде не вышел из вагенбурга и не контратаковал.
Но и шведы словно приняли русское «приглашение» к роздыху. В вагенбурге царила такая путаница и сумятица, что надобно было сначала разобраться в частях, смешавшихся при отступлении, прежде чем идти в контратаку. Стонали тысячи раненых, помещенных за повозками, ржали укрытые здесь же лошади. Под покровом усиливающейся метели шведские гренадеры самовольно, не слушая офицеров, разбили несколько фур с бочонками рома и пьяные шатались меж раненых. Генералы и полковники не могли найти свои части, и единственно, о чем сейчас молил фортуну шведский командующий, был скорый возврат трех тысяч рейтар своего авангарда, с помощью которых можно было контратаковать русских. Однако первыми пришли не рейтары, первым пришел Боур с пятью тысячами русских драгун.
Поставив еще не обстрелянных драгун Боура на своем левом фланге, Петр перебросил сибирских и невских драгун на правый фланг к мосту и приказал Меншикову взять мост в конном строю.
Атака русских драгун шла с холма, а Шлиппенбах по своей природной горячности бросил конницу навстречу русским, но стычка та была недолгой. Полки Меншикова, ударившие сверху, опрокинули шведов и взяли стоявшую у моста неприятельскую батарею. Пурпурный плащ светлейшего, развевавшийся как знамя, замелькал уже на другой стороне моста.