Генерал-фельдмаршал Голицын

Десятсков Станислав Германович

— Ваше величество, я полностью согласен с генералом Левенгауптом, но увы… — Генерал-квартирмейстер развел руками. — Я не хотел ранее огорчать вас, сир, но переправа через Днепр просто невозможна. Отряды киевского коменданта Дмитрия Голицына разорили не только Запорожскую Сечь, но и Переволочну — там не осталось ни одного парома и почти ни одной лодки. Переправляться же через Днепр вплавь, держась за хвосты лошадей, как делают запорожцы, наши рейтары и солдаты просто не умеют!

— Ох уж этот Голицын! — вырвалось у Карла проклятие в адрес киевского генерал-губернатора князя Дмитрия Михайловича. — Вместе с Меншиковым опередил нас в Батурине, где сжег все запасы, сложенные Мазепой к нашему переходу, послал войска спалить Сечь, а теперь, оказывается, разорил и переправу у Переволочны! Словом, загнал нас в угол. И что же ныне прикажете делать, господа? — Король оглядел лица своих смущенных генералов и советников. И тут вперед выступил, конечно, Реншильд. Фельдмаршала, казалось, никакие годы не брали — столько в нем было воинственного задора и воодушевления.

— Ваше величество, разве у нас не та же армия, что наголову разгромила русских у Нарвы? — Фельдмаршал спрашивал короля, но смотрел на лица генералов. Кто-кто, а генералы прекрасно знали, что в 1700 году шведской армией фактически командовал не юный король, которому приписали победу, а он, Реншильд. И снова у него, Реншильда, счастливый случай возглавить армию — король ранен и не может командовать войсками с носилок. Потому фельдмаршал с таким воодушевлением и напевал на совете военные марши: — Вспомните, господа, когда в последний раз русские сталкивались с нашими главными силами? В прошлом году у Головчина. И чем кончилось то сражение? Разгромом дивизии Репнина и конницы фон дер Гольца, а Шереметеву и Меншикову удалось спастись тогда только поспешной ретирадой. Так пойдемте сейчас вперед, сир, и разгромим за пару часов и царя, и Шереметева, и Меншикова. Ручаюсь, завтра мы уже будем пировать в шатрах царя Петра! Вспомните, ведь у нас те же войска, что многократно били и русских, и саксонцев, и поляков, и датчан. Ну а пороху, хотя бы и на одну баталию, у нас хватит. Не так ли, Гилленкрок?

Генерал-квартирмейстер согласно склонил голову:

— Пороха, если не штурмовать боле Полтаву, на одну баталию и впрямь хватит.

— Согласен! — с видимым облегчением наклонил король голову. — Общее командование примете вы, Реншильд, пехотой будет командовать Левенгаупт, конницей — генерал Крейд. Готовьтесь к крепкой баталии!

Но хотя Карл и распорядился готовиться к генеральному сражению, тревога не покидала его. И мучился он бессонницей не столько из-за раны (физическую боль он переносил легко и даже не застонал, пока ему удаляли пулю), сколько из-за тревожного предчувствия. Король не хуже Гилленкрока знал, что войска измучены долгим походом, обескровлены штурмами Веприка и Полтавы, не имеют в достатке ни провианта, ни амуниции, ни боеприпасов. Солдаты сами отливают пули из кусков железа, даже многие офицеры ходят в лаптях и опорках, каждого третьего мучит кровавый понос — в лагере не хватает хлеба, а шведы не запорожцы: не привыкли питаться одним мясом, которого сейчас в изобилии. И все же эти солдаты пошли бы за ним по-прежнему в огонь и воду, будь он на коне, впереди всех. Но эта проклятая рана нарушила все его планы. А Реншильд? На что способен этот старый осел, кроме лобовой атаки? В сражении же с русскими нужны расчет и хитрость. Иначе они ускользнут, как уже ускользнули раз под Гродно, другой раз под Головчино. А при нынешнем положении шведов обязательно нужда полная, а не частичная виктория. Правда, есть еще один выход. Его нынешним вечером и предложили королю граф Пипер и этот негодник Кл инк ос трем. Вошли в шатер и напомнили о последних мирных предложениях царя Петра, сделанных через шведских врачей, ездивших в Воронеж за лекарствами для шведских раненых.

Против всякого ожидания царь сам распорядился бесплатно передать шведам все нужные лекарства, а затем пригласил врачей к себе и передал через шу мирные препозиции. Снова Петр был готов возвернуть шведам и Нарву, и Дерпт, и Мариенбург. Себе он хотел оставить только земли «отич и дедич»: Ижорскую землю и Карельский перешеек.

— В конце концов, почему и не уступить царю невские болота! — напрямик сказал королю этот наглец Клинкострем. — Исторически — это русские земли — Водская пятина Господина Великого Новгорода.

— А вы что на это скажете, Пипер? — Голос Карла задрожал от злости.

Но обычно такой воинственный канцлер на сей раз тоже склонил голову и промямлил:

— Клинкострем прав, ваше величество! И потом, царь Петр готов заплатить за Ингрию контрибуцию. Почему и не оставить им эти болота?

— Но ведь на этих болотах царь соорудил свою новую столицу — Санкт-Петербург! — Голос короля достиг наивысшего накала.

Пипер, как опытный царедворец, это уловил и промолчал, но Клинкострем по-прежнему ломил свое:

— Что ж, Петербург?! Думаю, для нашей большой торговли в том и есть прямая выгода! У русских будет хотя бы один порт на Балтике, и мы прямо через море будем получать из России хлеб и меха. Если мы приложим к мирному договору хорошее торговое соглашение, то можем взять в свои руки всю морскую торговлю из Петербурга. Ведь в Швеции без дела сейчас стоит восемьсот торговых судов, а у русских нет пока на Балтике ни одного купеческого судна. И так же как мы стали главным торговым посредником в польской торговле через Данциг, так мы можем стать главным посредником и в русской торговле через Петербург! — Клинкострем спокойно оглядел лица Карла и графа Пипера. Как ученый секретарь, он верил в силу ученых доводов.

«Он слишком долго жил в Стокгольме и забыл норов нашего короля, мой бедный Клинкострем», — подумал граф Пипер, глядя исподлобья, как вытягивается и бледнеет лицо короля.

— Земли «отич и дедич», «владения Господина Великого Новгорода»?! — все это чушь собачья, Клинкострем! — взорвался король. — Я знаю одно: эти земли завоевал мой великий предок — король Густав Адольф! Слышали о таком? И я не отдам эти земли никакому дьяволу иль черту ни за какие деньги. Да и зачем мне деньги? Пипер вот не хуже меня знает, что у меня в обозе болтаются шесть миллионов талеров, собранных с Саксонии. И еще больше я возьму сейчас, когда после победы войду в Москву. Там, в Москве, я верну себе и Нарву, и Дерпт, и Нотебург, и Ингрию с этим прыщом — Санкт-Петербургом! Ступайте же господа и думайте о нашей скорой победе, а не о позорном мире! — так выгнал он вечор из своей палатки двух нежеланных миротворцев.

«Но выгнать-то легко, а вот как добиться победы? Король даже застонал от всех этих переживаний. Тотчас у постели возник дежурный лейб-медик. Карл недовольно посмотрел на врача, хмуро буркнул: «Не в ране дело!» — и приказал позвать знаменитого знатока саг Гутмана. До самого утра король слушал сагу о славном викинге Рольфе Гетрегсоне, который одолел новгородского волшебника волхва на острове Ретузари, после чего покорил и русскую и датскую земли.

* * *

Утром 26 июня в царский шатер без доклада вошли встревоженные Шереметев и Меншиков (оба имели на это царское соизволение).

Петр уже облился по своему обыкновению холодной водой, денщик Васька ловко сбрил щетину с его лица, и, как никогда, государь чувствовал себя сильным, уверенным, помолодевшим. Все ночные страхи и сомнения улетучились после того, как принято было им решение о постройке редутов.

Ему сначала показалось, что и у его генералов родилась та же мысль, и он даже порадовался за своих полководцев, но оказалось, что генералы прибыли совсем с другой новиной: этой ночью исчез унтер-офицер гвардейского Семеновского полка по фамилии Немчин. Хватались его на утренней перекличке, затем нашли двух солдат, которые видели, как вышел тот унтер вечером к Яковицкому лесу. Солдатам он крикнул, что идет подышать свежим воздухом.

— Не иначе как к шведу перебежал сей любитель прохлады! — насмешливо заметил Меншиков. Дело касалось пехоты, которой ведал фельдмаршал, и Александр Данилович стоял как бы в стороне.

Вызвали Михайлу Голицына, как командира Семеновского полка. Спросили: «О многом ли ведает сей Немчин?»

Князь Михайло, крайне сконфуженный тем, что так опозорен его славный полк, признал честно, что ведает тот Немчин немало: во-первых, унтер наверное знал, что государь порешил дать генеральную баталию 29 июня, в день своих именин, во-вторых, Немчин слышал, конечно, как и все в гвардии слышали, что к русским идет сильная подмога — многотысячная калмыцкая орда; в-третьих, перебежчик знал, что рядом с Семеновским полком стоит полк новобранцев, еще не получивших мундирное платье и одетых в серые мужицкие сермяги.