Гений романтизма. 220 лет Александру Дюма
Шрифт:
Двуногий зверь в волчьем логове все еще не приходил в себя. Страшные кровоточащие раны еще не затянулись. К тому же он сильно простудился – слышался хрип в легких. Временами стонал, вздрагивал, съеживался, отбиваясь руками от чьих-то ударов. Волчица понимала: чтобы выжить, приемышу нужно жирное парное мясо. Не переставая вылизывала его раны. Когда у двуного зверя начинался озноб, всем телом прижималась к нему.
Через пару дней глубокие раны двуногого зверя перестали кровоточить. Гнойники покрылись корками, ссадины местами порозовели. Волчица чуяла: ее приемыш возвращается к жизни. Он, временами вздрагивая, вскакивал
Волчица, когда приемыш приходил в себя, прежде чем накормить своих волчат, ложилась перед его лицом, грудью прижималась к его губам. Он, сопя носом, прикладывался то к одному соску, то к другому. Она ощущала, как его ищущие горячие губы жадно присасываются к ее соскам, как он с упоением сосет один сосок за другим.
Двуногий зверь изо дня в день крепчал, набирался сил. Волчица, успокоившись, ненадолго отправлялась на охоту. Прибегала она вскоре, отягощенная волчьей недоверчивостью.
Странник приходил в себя. Освоился в волчьем логове. Вставал на четвереньки, иногда включался в игру с волчатами. Жил вместе с волчатами, с ними ложился, с ними вставал. Теперь, питаясь молоком, еще кормился и мясом, отрыгнутым перед ним волчицей. Засыпал, как волчата, прижавшись к волчице, чмокая губами, вздрагивая во сне, чесал бока задними ногами, скуля и визжа.
Так проходили дни и ночи. Волчица оставляла логово только для того, чтобы отправиться на охоту. Задавив дичь, наедалась досыта. Прибегала в логово, перед детенышами и двуногим приемышем отрыгивала полупереваренное мясо.
Двуногий приемыш научился первым встречать мать. Визжа, огрызаясь на волчат, отталкивая их локтями, ногами, первым кидался на куски мяса, пахнущие паром. Набивал желудок до отвала. Убегал в одну из расщелин в логове, встав спиной, отрыгивал лишнее. Свой запас сверху накрывал плоским камнем. Когда все волчата, обступив мать, предавались отдыху, тенью прятался, доедал.
Воспаленная голова волчьего приемыша все еще давала сбои. До конца не воспринимал, где находится, не помнил, что с ними случилось. Не помнил, как попал в волчью семью, кем является, почему волчица его кормит своей грудью, отрыгивая, вместе со своими сосунками подкармливает переваренным в желудке мясом. Терял ориентиры во времени, в пространстве.
Время шло, двуногий приемыш набирался сил. Он, привыкая к повадкам кормящей матери, научился подлизываться к ней; в своем развитии во многом обходил волчат. Блаженно жмурил глаза, когда волчица вылизывала его раны. Видел, как они рубцуются, как затягиваются ссадины. Чувствовал, как волчий язык и волчья слюна вытягивают из его тела боль.
Когда двуногого приемыша в непогоду знобило, волчица, прижимаясь всем телом, согревала его. Передними лапами обнимая, облизывала его лицо, больные, гноящиеся раны.
Со временем двуногий зверь окреп настолько, что, когда волчица покидала логово, на четвереньках передвигался по нему, гонялся за волчатами, хватая их за хвосты. Часто на четвереньках выходил на площадку перед логовом,
Кормящая мать-волчица по природе своей – очень осторожное, подозрительное животное. Она порой не доверяет своих детенышей даже их отцу. Но за короткое время человеческий приемыш так вошел в доверие матери, что, отправляясь на охоту, оставляла своих волчат сутками на его попечение. Новый член семьи глубоко вошел в сердце матери. Так сильно привязалась к нему, что удивлялась, где до сих пор он пропадал. Она чуяла: человеческий приемыш по духу, воспитанию становится волком, членом ее семьи.
Неглубокие раны на теле человеческого приемыша заживали. Местами затягивались розовой кожей, местами коркой. Но незаживающими осталось несколько глубоких ран. Из них сочилась кровь с гноем. Они невыносимо чесались. Волчица вылизывала их, обильно смазывая слюной. От волчьей слюны зуд временно прекращался.
В семье волчицы человеческий приемыш стал чувствовать себя своим. Он так привык к заботе волчицы, кормлению грудью вместе с волчатами, к принятию отрыгиваемого из желудка полупереваренного мяса, что временами ее заботу воспринимал как заботу родной матери, как само собой разумеющееся отношение.
Разум окреп. С восстановлением разума к нему приходило понимание, что в волчьей семье он временно. Скоро наступит день, когда придется логово покинуть. Временами, особенно в полнолуние, разум его начинал возмущаться, мутиться. В таких ситуациях он видел себя волком, рожденным волчицей. В его расстроенном сознании происходило столкновение интересов: инстинкта самосохранения разумного человека и кровожадного волка. Начинал путать, кем родился: волком или человеком. Если человеком, тогда почему он живет в волчьей семье? Если родился волком, почему он отличается от волчат? Временами тосковал по людям, жилищу, горящему очагу, горячей еде, приготовленной руками людей.
Порой в его сознании оживали картины из далекой прошлой жизни, связанные с волчьим племенем. Ему казалось, что он выходец из племени волков-оборотней. Случайно затерялся в сообществе двуногих зверей. Но мать-волчица нашла, вернула его в свое лоно, к родовым корням. Смутно осознавал, что до его рождения, даже до рождения его отца, деда, прадеда судьба его племени, его судьба были переплетены с судьбой племени волков. Ему кто-то сверху методично внушал, что его судьба давно была предопределена.
Первые дни, находясь в волчьем логове, ужасался, что с охоты вернется хозяин, нападет на него, разорвет на куски. С площадки в логово занес заостренные камни. Разложил их так, чтобы в случае опасности находились под рукой. По ночам старался не уснуть, чтобы хозяин стаи не застиг его врасплох. Если у входа в логово шелохнется куст, зашуршит трава, замирал, сжимая в руке подручное оружие.
Но хозяин волчьей стаи почему-то в логово не возвращался. Наблюдая за поведением волчицы, ее реакцией на внешние шорохи, за внутрисемейными отношениями, человеческий приемыш приходил к заключению, что волчица с детенышами живет одна, без главаря стаи. Тогда успокоенно решил, что вожак или покинул свою семью, или погиб на охоте, в столкновении с другой волчьей стаей. Иначе не может быть, чтобы хозяин неделями не возвращался в семью.