Гений романтизма. 220 лет Александру Дюма
Шрифт:
Он так сильно сроднился с семьей волчицы, что считал себя старшим волчонком, рожденным этой заботливой волчицей. Хотя сердце смутно подсказывало, что вскоре ему волчье логово придется оставить.
Приемыш по вечерам больше всего любил участвовать в семейных песнях-хороводах. Семья становилась перед логовом полукругом. Посредине, приподняв морду, сидела мать, по бокам – сосунки, замыкали края волк-приемыш и самый крупный волчонок из выводка. Мать, когда всходила луна, зачинала заунывную, душераздирающую песню. К ее вою присоединялся сначала один волчонок, потом второй, третий… Двуногий зверь тоже присоединялся к семейному хору. Становился на четвереньки, задирал голову, губы вытягивал трубочкой, завороженно глядя
Волчата росли не по дням, а по часам. С взрослением все больше требовали парного мяса. С некоторых пор мать каждый вечер отправлялась на охоту. Страшим по логову, нянькой за детенышами оставляла человеческого приемыша. К нему возвращались силы, хотя на теле оставались еще глубокие, сочащиеся гноем раны. Вместе со здоровьем приходил и волчий аппетит, возвращалась былая уверенность в своих силах. В логове с волчатами часто затевал прятки, придумывал разные игры. Самый сильный, ловкий и на двух ногах, он легко побеждал всех. Днем игры с волчатами переносил на площадку. Там бегали наперегонки, дрались, визжали, кусались.
А когда мать возвращалась с добычей, человеческий приемыш первым выскакивал встречать на площадку. По-щенячьи визжа, облизывая морду, требовал свою долю. Проглотив мясо, отпихивая волчат, с ними требовал еще и еще. Тех волчат, которые огрызались на него, показывая клыки, орудуя руками и ногами, раскидывал.
Человеческий приемыш осознал свое преимущество в логове перед волчатами. Одной рукой у матери из пасти выхватывал кусок, прятал за спину, другую ладонь подставлял под ее пасть. Выхватив дымящийся полупереваренный кусок мяса, впихивал себе в пасть, успевая подхватывать третий. С этим куском выбегал из толчеи волчат. Удалялся от привязавшихся к нему волчат, рыча, кусаясь, отталкивая их кулаками, ногами. Если волчата делались очень назойливыми, человеческий приемыш становился на задние лапы. Выбегал на площадку, забивался в уголок, отгораживаясь руками, отпугивая их рыком. Те, плаксиво скуля, отступали, а он жадно вгрызался зубами в дурманящее мясо.
Вскоре подросшие волчата перестали сосать материнскую грудь – полностью перешли на мясо. Теперь мать с охоты тушу задавленного зверя целиком приносила в логово. Этого возвращения волчицы человеческий приемыш дожидался нетерпеливее всех.
Волчицу он встречал далеко от логова. Скуля, ластясь к ней, сопровождал до площадки. Как только мать подбрасывала тушу животного к ногам детенышей, приемыш первым набрасывался на нее. Хватал тушу, приподнимал до уровня рта и вгрызался в самые нежные части тела, что не могли себе позволить остальные члены семьи. Видя свое преимущество, он рвал мясо руками, зубами, обмазывая лицо, руки, грудь кровью. Волчат, огрызаясь, руками, ногами отпихивал от себя, вырывая из пастей самые лакомые куски. Глотая нежные куски парного мяса, смоченные густой кровью, довольно урчал.
Каждый раз, когда волчица возвращалась с охоты с добычей, он так много ел мяса, что его набитый живот, как бурдюк, свисал до пола. В условиях выживания человеческий приемыш оказался умнее, хитрее волчат. Со временем он научился наиболее увесистые куски прятать в разных местах, делать заначки за пределами логова. А в следующий вечер, когда волчица уходила на очередную охоту, а волчата засыпали, приемыш выходил из логова и доедал припрятанное мясо.
Так жила волчья семья: в поисках пропитания, на грани риска, выживая в бесконечных опасностях.
Случались ссоры, драки в семье, в которых из братьев и сестер всегда победителем выходил человеческий приемыш. В сварах от человеческого приемыша, порой пользующегося преимуществом четырех конечностей, преимуществом силы, волчатам больно доставалось. Тогда ему попадало и от матери. Перед матерью он обиженно закатывал истеричные сцены: плакал, визжал, кулаком бил себя в грудь, прятался в темных углах логова, за его пределами. Когда мать отходила от гнева, человеческий приемыш на четвереньках подобострастно подползал к ней, языком облизывая лапы, живот. Если волчица не отталкивала, тогда начинал смелеть. Жмуря глаза, утробно урча, начинал облизывать ей морду. Это означало, что мать его простила. Затем весь день проводил с братьями и сестрами, лежа под боком матери.
На человеческом приемыше изо дня в день затягивались раны. Он крепнул. А когда волчица отправлялась на охоту, часто уходил за пределы логова, изучая местность, высматривая вероятные места для отступления, выискивая тропы, по которым сбежит к жилищам людей.
Чем дольше жил с волками человеческий приемыш, тем больше понимал, что здесь надолго оставаться нельзя. Не оттого, что он одичавший человек, а оттого, что с волками ему долго жить небезопасно. У него должна быть своя человеческая семья, свое логово, своя добыча с охоты. Ими он будет делиться со своей будущей спутницей жизни и детенышами, которых она ему родит.
Волчий ум не запрограммирован природой на предательство в семье. Мать в своей любви от родных детенышей не отделяла человеческого приемыша, которого выходила, выкормила, возвратила к жизни. Она каждый вечер отправлялась на охоту, уверенная в том, что волчат оставляет с надежным защитником. Волчица – единственная добытчица в семье. Без охоты они будут голодать.
Волчица жила, живет по законам волчьего племени, усвоенным тысячелетиями. Она по опыту жизни знает одно: охота главы семьи – это главная забота о семье. Удачная охота – это парное мясо, много жирного молока в ее вымени. Наконец, это достаток, уверенность в жизни для ее детенышей. Чем больше вырастали ее волчата, тем больше требовали мяса.
С некоторых пор человеческий приемыш, как только волчица отправлялась на охоту, стал уходить в лес. Изучал всю окрестность, тропы, дороги, ведущие к населенным пунктам людей. Подготавливал безопасный маршрут побега. По этому маршруту в дуплах деревьев, в пещерах, в подземных гротах накапливал запасы пищи, прятал рогатины, дубины.
На случай если во время его побега волчица вдруг решит преследовать, запоминал безопасные места, где устроит засаду, даже убьет ее.
Этот странник в уме составлял график: когда волчица отправляется на охоту, когда возвращается. Изучал ее охотничьи тропы, вероятные места засады. Обследовал, где люди устраивают летние стоянки с домашним скотом, где находятся зимние кочевые станы.
Накануне побега человеческого приемыша волчица долго собиралась на охоту. Будто чувствуя разлуку с ним, весь вечер вылизывала оставшиеся глубокие раны на его теле. Приемыш, пряча глаза от волчицы, ложился, подставляя матери раненые бока, живот, спину. Переворачиваясь перед ней, жмурил глаза, блаженно скулил, губами тянулся к морде, облизывая.
Волчица, уходя, на мгновение остановилась на площадке под козырьком. Человеческий приемыш с волчатами, скуля, погнались за ней, прощально облизывая ей бока, живот, ноги, морду. Человеческий приемыш знал: сегодня волчица отправляется на охоту далеко в горы, к подножиям Джуфдага, и раньше вечера следующего дня с охоты не возвратится. Пока она отсутствует, он покинет логово. Еще раз такой шанс сбежать вряд ли подвернется.