Гений романтизма. 220 лет Александру Дюма
Шрифт:
Мать вскочила, помчалась в логово. Там оказалось пусто – человеческого приемыша нигде не было. Волчица, жалобно скуля, обежала всю внутренность логова, террасу, окрестности. Остался только запах от него. Вновь помчалась к детенышам, бездыханно лежащим на берегу реки. Приподняв заднюю лапу, утробно подзывая, ложилась перед одним, другим, третьим волчонком… Мордой подталкивала их к набухающим от молока соскам. Никакой реакции. Заметалась вокруг них, не зная, кого кормить, кого спасать, кому жаловаться.
Вскочила, несколько сот метров бежала по тому направлению, куда спешным шагом отправился человеческий приемыш. До ее сознания дошло, кого она у себя приютила. Задрала морду, завыла так отчаянно, что от страха все живое на несколько десятков километров попряталось в норах…
А человеческий приемыш тем временем все дальше уходил от логова. Пересек границу соседнего района. К утру следующего дня дополз до неизвестного аула. Дополз до дуба, под ним лег, теряя сознание…
Группа женщин после утренней молитвы отправилась на родник за водой. Там под дубом наткнулись на бездыханно лежащее тело незнакомого мужчины.
Женщины в страхе закричали. На крики прибежал Муслим, сын дяди Курбана. Он подгонял волов, запряженных в сани, отправляясь в лес за дровами. Муслим оглядел странного мужчину. Голое его тело прикрывал лишь старый разорванный армяк. Живот, руки, босые ноги до колен и выше колен были покрыты гноящимися рубцами, язвами. От него страшно пахло псиной. Лицо, спутавшаяся борода, ноги, руки – все тело, давно не видевшее воды, были грязны. Ногти, растущие на руках, ногах, заострились, как когти хищного зверя.
Муслим приложил ухо к груди странника. Прислушался: сердце билось ровно и гулко, словно молот, ритмично опускающийся на наковальню. С помощью пожилых женщин приподнял его, уложил на сани, отвез в саклю отца.
В сакле странника отмыли, переодели, отогрели. К обеду из соседнего аула привели знахаря. Тот какой-то пахучей мазью смазал все раны, гнойники, перевязал. Курбан с сыном уложили странника на овчинный тулуп возле очага, где круглыми сутками не затухал огонь. Сверху тоже накрыли тулупом.
Больной третьи сутки спал, не приходя в себя. Хозяин все это время не покидал больного, который во сне бредил. Он часто вздрагивал, вскакивал с постели. Вел себя довольно странно. То выл по-волчьи, то тявкал, как щенок, то на непонятном языке что-то бормотал. Несколько раз пытался выскочить из дома, выпрыгнуть из окна.
На четвертые сутки незнакомец очнулся. Ему дали куриного бульона. А глаза его жадно рыскали по холстяной скатерти, на которой в глиняной миске дымилась тушка курицы. Не удержался, вскочил. Рыча зверем, обеими руками вцепился в тушку. С ней, по щенячьи скуля, пошел кругами по комнате. В углу стояло веретено. Залез между стеной и веретеном. По-волчьи огрызаясь, делая угрожающие выпады на членов семьи, жадно вгрызся в тушку. За минуту управился, с хрустом кромсая кости, заглатывая все.
Из угла его глаза жадно уставились на каравай хлеба. Дядя Курбан ему передал. Рыча, клешнями вцепился в каравай, зубами вгрызаясь в него. Не прожевывая, глотал хлеб большими кусками. Быстро управился и с ним. Его глаза жадно уставились на казан с бульоном, стоящий возле очага.
Дядя Курбан перелил бульон с вареным тестом в другой казан, чтобы остыл, и передал страннику. Делая невероятные глотки, стал пожирать бульон с тестом, огрызаясь на членов семьи. Бульон стекал по его бороде, груди. Изо рта на пол ронял квадратики теста.
Покончив с этим, звериным взглядом уперся в дядю Курбана, еще что-то выпрашивая. Его не понимали, и тогда он рукой показал на кувшин. Передали кувшин с водой. Воду, делая огромные глотки, выпил до капли. Встал на четвереньки, побежал, залез под тулуп.
Члены семьи со страху еле дышали. Странник вел себя не как человек, а как дикий зверь.
К обеду пришел знахарь, перевязал раны страннику, который что-то бормотал на своем языке. Знахарь не понимал его.
Сельские аксакалы пригласили Муслима в мечеть. С ним долго говорили о страннике. Так ничего обнадеживающего от них и не услышали. Оттуда Муслим отправился на охоту. Свою жену с детьми отправил в дом отца.
Наступил вечер. За ним ночь. Дядя Курбан с хозяйкой коротали ночь в соседней комнате. В другой комнате находилась невестка с детьми. Странник как-то притих. Старик со старухой, невестка с детьми со страху не могли сомкнуть глаза. Какой там сон, когда под боком затаился то ли зверь, то ли человек!
Муслим вернулся после полуночи. Решил до утра сторожить странника, чтобы члены семьи могли отдохнуть. Утром отправился в соседний аул. Может, там о странном госте что-нибудь узнает.
Как только сын покинул саклю, хозяин с хозяйкой проснулись от воя волка, который слышался со стороны дуба. Им показалось, к этому вою то ли со двора, то ли из их сакли присоединился еще один волчий вой. Хозяин с хозяйкой с разинутыми ртами застыли в постели. Волчий вой, раздающийся с околицы аула и, вероятно, с их двора, ошеломил их. Невестка с детьми, от страха еле живые, прибежали к ним в комнату. Закрылись. Волки выли не переставая. Слышался плач детей из некоторых соседних саклей. А со стороны мечети раздались голоса встревоженных сельчан. Дядя Курбан понимал: к этому вою, которого внутри аула никогда не слышали, имеет какое-то отношение странник.
Через поверенного Муслим передал отцу, что с охотниками из соседнего аула отправляется на охоту на волчицу-оборотня, объявившуюся в их краях.
Дядю Курбана осенило: «Не этого ли странника ищет волчица-оборотень? Если вчера к вою, раздавшемуся за околицей аула, присоединился то ли дикарь, то ли зверь, находящийся у нас в сакле, значит, он с той волчицей как-то связан? Тогда охотники отправились на ее поимку?»
Хозяин с тяжелым сердцем сидел возле очага в окружении семьи. Он был вооружен кинжалом и шашкой. Свекровь с невесткой успокаивали смертельно напуганных детей, гладя по головам, целуя. Хозяин долго глядел в горящий очаг, что-то обдумывая. Встал. Обратился к хозяйке: