Геносказка
Шрифт:
— Жду дебюта нашего деревянного друга, — пояснил Гензель, с трудом заставив себя оторваться от сцены, где существо с мордой гиены заживо пожирало трепыхающиеся останки своего менее удачливого противника.
Он заставил себя улыбнуться, но его улыбка не обрадовала Гретель. Возможно, потому, что она ему не принадлежала. Секундой позже он и сам уже не мог разобраться, кто улыбнулся — он сам или настоящая акула внутри него, приблизившаяся к поверхности воды.
По счастью, Гретель не стала уделять этому внимания.
— Ты уверен, что Бруттино будет сегодня
— Почти наверняка. Политика театра, — пояснил Гензель. — Талантливых новичков выпускают на первом же представлении — оценить их потенциал. Обычная актерская школа. Но, в отличие от обычных театров, здесь нет проходных ролей с одной фразой. У каждой куклы есть возможность проявить себя. А дальше все зависит только от нее.
— До сих пор его не было видно.
— И это говорит о том, что Бруттино и в самом деле талантлив в своем деле. Все, кто играет на сцене сейчас, — это безымянные мулы, расходный материал театра. Варрава бережет своих лучших актеров для окончания. Время фаворитов — в последнем акте. Именно тогда выходит основной состав труппы.
— И раз Бруттино не появился до сих пор…
— …Значит, он сумел хорошо себя показать, закончил Гензель, пытаясь за разговором скрыть возбуждение, охватившее его от запаха крови. — Достаточно хорошо, чтобы Варрава сразу же определил его на правах протеже в основной актерский состав. Это многое говорит о деревянной кукле. И я от всей души благодарен театру за то, что мне не придется собственноручно заниматься ее поимкой. Это сэкономило мне кучу времени.
Делано-небрежный тон не обманул Гретель. Удивительно, он не думал, что она хорошо разбирается в человеческих интонациях. Оказывается, разбирается, и недурно.
— Ты, никак, опасаешься Бруттино, братец?
— Не больше, чем деревянного табурета, — отшутился он. — Не думаю, чтобы деревянная кукла представляла для меня серьезную опасность. А вот ты, кажется, немало заинтригована.
— Мой интерес научного свойства. Все-таки Бруттино создан мной. И теперь мне интересно, как выглядит результат моих геночар спустя столько лет. Я ведь тоже не предполагала подобного развития событий и вполне допускала, что Бруттино засохнет от нехватки каких-нибудь органических элементов, превратившись в деревянного идола.
— Или его сожрет выводок термитов…
— Внимание, почтеннейшая публика! — закричал господин Карраб Варрава из своей ложи, кольца его бороды свешивались через перила, точно выводок черных змей. — Смею надеяться, вам нравятся наши актеры, сегодня они отдают себя нам без остатка! Ха-ха-ха-ха! Однако, смею надеяться, все самое интересное впереди. Прежде перед вами были лишь статисты, сейчас же вы увидите подлинных звезд «Театра плачущих кукол»! Тех, кто на протяжении многих лет являл собой нашу гордость и надежду! Не задохнитесь от восторга!
Последний из «статистов» удивленно озирался, оказавшись на пустой сцене. Он победил своего противника, превратив его в груду остывающих внутренностей, но следующий противник отчего-то не спешил на сцену. Привычный круговорот резни оказался нарушен затянувшейся паузой. Акула внутри Гензеля замерла. Она тоже предчувствовала что-то особенное.
Победитель выглядел достаточно внушительно — полтораста килограммов мускулистой плоти на прочных костях. Две тонких рудиментарных руки, свисающие из лопаток, и лишний рот, располагающийся на лбу и непрерывно облизывающийся, не делали его внешний вид менее грозным. Пожалуй, прикинул машинально Гензель, если бы подобное существо встретилось ему на темной улице Вальтербурга, он бы сразу потянулся за мушкетом, не уповая на собственные силы и даже кинжал. Опасная тварь, да и легкость, с которой она расправилась с другой куклой, впечатляла.
— Прошу вас любить и жаловать бессменного фаворита этой сцены! Выдающуюся куклу с безупречным амплуа! Нашу лучшую находку прошлого сезона! Дамы и господа, вы не можете не помнить его. Этот человек как никто знает изнанку театра. Его удивительная манера игры даже сделала его основоположником нового театрального течения. Эта кукла — артист многих жанров! Но один ему удается лучше прочих. — Господин Карраб Варрава выжидающе оглядел притихшую публику. — Превращение человека в падаль! Итак, встречайте! Несравненный господин Перо!
Гензель даже не заметил, как появилась новая кукла. Он готов был поклясться, что мгновением раньше на сцене, не считая озадаченного финалиста с двумя парами рук, никого не было. Но, моргнув, обнаружил, что кукол уже две.
Вторая неподвижно стояла неподалеку от рампы и в первый момент показалась бесплотным призраком. Должно быть, дело было в ее одеянии — свободном белоснежном балахоне и нелепом ажурном жабо на шее. Совсем неподходящий наряд для заляпанной кровью сцены, где, казалось, не осталось ни единого сухого кусочка. Дополнял его столь же белоснежный колпак с полями, почти скрывающими лицо. Впрочем, когда он поднял голову, взглянув прямо в свет прожекторов, Гензель не ощутил облегчения.
Кожа у этого человека была столь же белоснежной, как облачение, но не шла в сравнение даже с бледной от природы кожей Гретель. У куклы она была неестественного алебастрового цвета. Такого, какой не в силах принять соединительная ткань человека, даже если лишить ее всех пигментов. Понятно, отчего его называли Пером. Он в самом деле казался пером, выдернутым из птичьего хвоста, и даже выглядел невесомым. А вот его лицо Гензелю сразу не понравилось. Пустое, но с печатью какой-то неизъяснимой апатии, от которой становилось не по себе.
Если бы не его взгляд, господин Перо не выглядел бы страшным. Просто кукла в белом одеянии, случайно оказавшаяся на окровавленной сцене. Тревожное, беспокойное сочетание цветов — белое на красном. И кукла эта не выглядела готовой к бою. У Гензеля возникло ощущение, что кто-то попросту перепутал спектакли. Эта кукла могла лишь декламировать грустные стихи или петь прочувствованную балладу под мандолину. Ей нужно было оказаться среди персонажей какой-нибудь лирической и слезливой пьесы, а не на кровавом шабаше Варравы.