Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.

Дикинсон Эмили

Летописцы будущих веков

Перевод К. Чуковского.

Летописцы будущих веков, Вот я открою, что скрыто за этим бесстрастным лицом, и скажу вам, что написать обо мне. Напечатайте имя мое и портрет мой повесьте повыше, ибо имя мое — это имя того, кто умел так нежно любить, И портрет мой — друга портрет, страстно любимого другом, Того, кто не песнями своими гордился, но безграничным в себе океаном любви, кто изливал его щедро на всех, Кто часто блуждал на путях одиноких, о друзьях о желанных мечтая, Кто часто в разлуке с другом томился ночами без сна, Кто хорошо испытал, как это страшно, как страшно, что тот, кого любишь, может

быть, втайне к тебе равнодушен, Чье счастье бывало: по холмам, по полям, по лесам пробираться, обнявшись, вдвоем, в стороне от других, Кто часто, блуждая по улицам с другом, клал себе на плечо его, руку, а свою к нему на плечо.

Когда я услыхал к концу дня

Перевод К. Чуковского.

Когда я услыхал к концу дня, как имя мое в Капитолии [138] встретили рукоплесканиями, та ночь, что пришла вослед, все же не была счастливою ночью, И когда мне случалось пировать или планы мои удавались, все же не был я счастлив, Но день, когда я встал на заре, освеженный, очень здоровый, и, напевая, вдохнул созревшую осень, И, глянув на запад, увидел луну, как она исчезала, бледнела при утреннем свете, И на берег вышел один, и, раздевшись, пошел купаться, смеясь от холодной воды, и увидел, что солнце восходит, И вспомнил, что мой милый, мой друг теперь на пути ко мне, о, тогда я был счастлив, И воздух стал слаще, и пища сытнее, и пригожий день так чудесно прошел, И с таким же весельем пришел другой, а на третий под вечер пришел мой друг, И ночь наступила, и все было тихо, и я слушал, как неторопливые волны катились одна за другою к земле, Я слушал, как шуршали-шипели пески и вода, будто шептали, меня поздравляя, Потому что, кого я любил больше всех, тот лежал рядом со мною, спал под одним одеялом со мною в эту прохладную ночь, И в тихих лунных осенних лучах его лицо было обращено ко мне, И рука его легко лежала у меня на груди, — и в эту ночь я был счастлив.

138

Капитолий — правительственное здание в Вашингтоне, в котором происходят заседания Конгресса.

Я видел дуб в Луизиане

Перевод К. Чуковского.

Я видел дуб в Луизиане, Он стоял одиноко в поле, и с его ветвей свисали мхи, Он вырос один, без товарищей, весело шелестя своей темной листвой, Несгибаемый, корявый, могучий, был он похож на меня, Но странно мне было, что он мог в одиночестве, без единого друга, шелестеть так весело листвой, ибо я на его месте не мог бы, И я отломил его ветку, и обмотал ее мхом, И повесил ее на виду в моей комнате Не затем, чтобы она напоминала мне о милых друзьях (Я и без того в эти дни ни о ком другом не вспоминаю), Но она останется для меня чудесным знамением дружбы-любви, И пусть себе дуб средь широкого поля, там, в Луизиане, искрится, одинокий, под солнцем, Весело шумя своей листвой всю жизнь без единого друга, — Я знаю очень хорошо, что я не мог бы.

Незнакомому

Перевод К. Чуковского.

Незнакомый прохожий! ты и не знаешь, как жадно я смотрю на тебя, Ты тот, кого я повсюду искал (это меня осеняет, как сон). С тобою мы жили когда-то веселою жизнью, Все припомнилось мне в эту минуту, когда мы проходили мимо, возмужавшие, целомудренные, магнитные, любящие, Вместе со мною ты рос, вместе мы были мальчишками, С тобою я ел, с тобою спал, и вот твое тело стало не только твоим и мое не только моим. Проходя, ты даришь мне усладу твоих глаз, твоего лица, твоего тела и за это получаешь в обмен мою бороду, руки и грудь, Мне не сказать

тебе ни единого слова, мне только думать о тебе, когда я сижу, одинокий, или ночью, когда я, одинокий, проснусь, Мне только ждать, я уверен, что снова у меня будет встреча с тобой, Мне только думать о том, как бы не утратить тебя.

В тоске и в раздумье

Перевод К. Чуковского.

В тоске и в раздумье сижу, одинокий, И в эту минуту мне чудится, что в других странах есть такие же люди, объятые тоской и раздумьем, Мне чудится, что стоит мне всмотреться, и я увижу их в Германии, в Италии, в Испании, во Франции Или далеко-далеко — в Китае, в России, в Японии, они говорят на других языках, Но мне чудится, что если б я мог познакомиться с ними, я бы полюбил их не меньше, чем своих земляков, О я знаю, мы были бы братьями, мы бы влюбились друг в друга, Я знаю, с ними я был бы счастлив.

Когда я читаю о горделивой славе

Перевод Н. Банникова.

Когда я читаю о горделивой славе, о победах могущественных генералов — я не завидую генералам, Не завидую президенту, не завидую богачам во дворцах, Но когда говорят мне о братстве возлюбленных — как они жили, Как, презирая опасность и людскую вражду, вместе были всю жизнь, до конца, Вместе в юности, в зрелом и старческом возрасте, неизменно друг к другу привязаны, верны друг другу, — Тогда опускаю я голову и отхожу поспешно — зависть съедает меня.

Мы — мальчишки

Перевод К. Чуковского.

Мы — мальчишки, мы вдвоем, Неразлучные, гуляем, То на гору, то с горы, то на север, то на юг, Мы локтями пробиваемся, мы сжимаем кулаки, Мы радуемся нашей силе, и оружие при нас, Где придется, мы напьемся, и влюбляемся, и спим, А законов мы не знаем, каждый сам себе закон, То воруем, то деремся, то под парусом плывем, дышим воздухом, пьем воду и танцуем на прибрежье, И дрожат пред нами скряги, и рабы, и попы.

Нет на моем счету

Перевод Н. Банникова.

Нет на моем счету облегчающей труд машины, Нет и других изобретений или открытий, Не завещать мне даров на постройку больницы или библиотеки, Меня не вспомянут за подвиг во славу Америки, Не будут чтить ни за ум, ни за пыльные книги на полках, — Лишь несколько солнечных песен я на земле оставлю Всем товарищам, всем влюбленным.

Приснился мне город

Перевод К. Чуковского.

Приснился мне город, который нельзя одолеть, хотя бы напали на него все страны вселенной, Мне снилось, что это был город Друзей, какого еще никогда не бывало, И превыше всего в этом городе крепкая ценилась любовь, И каждый час она сказывалась в каждом поступке жителей этого города, В каждом их слове и взгляде.

Ради чего, вы думаете, я берусь за перо?

Перевод И. Кашкина.

Ради чего, вы думаете, я берусь за перо? Прославить военный фрегат, величавый и стройный, проплывающий передо мною на всех парусах? Великолепие минувшего дня? Наступающей ночи? Или чванливую гордость и блеск большого города? Нет! Просто, чтоб рассказать, что я видел двух скромных людей, В тесной толпе, у причала, они расставались: Один, остававшийся, горячо целовал друга, А тот, уезжавший, крепко его обнимал.