Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.

Дикинсон Эмили

На Бруклинском перевозе

Перевод В. Левика.

1

Река, бурлящая подо мной! Тебе смотрю я в лицо! Вы, тучи на западе, ты, солнце почти на закате, вам также смотрю я в лицо. Толпы мужчин и женщин, в будничных платьях, как все вы мне интересны! И тут, на пароме, сотни и сотни людей, спешащих домой, вы все для меня интересней, чем это кажется вам, Вы все, кто от берега к берегу будете год за годом переезжать на пароме, вы чаще в моих размышленьях, чем вам могло бы казаться.

2

Неощутимую сущность мою я вижу всегда и во всем. Простой, компактный, слаженный строй, — пускай я распался на атомы, пусть каждый из нас распался, — мы все — частицы этого строя. Так было в прошлом, так будет и в будущем, Всечасные радости жизни — как бусинки в ожерелье — при каждом взгляде, при каждом услышанном звуке, везде, на прогулке по улицам, при переезде реки, Теченье, так быстро бегущее, спешащее вместе со мною туда, далеко, И следом за мною — другие, и связь между ними и мной, Реальность этих других, их жизнь и любовь, и слух, и зренье. Другие взойдут на паром, чтоб с берега ехать на берег, Другие будут смотреть, наблюдая теченье, Другие увидят суда на севере и на западе от Манхаттена, и Бруклинские холмы на юге и на востоке, Другие увидят большие и малые острова, Полвека пройдет, и на переправе их снова увидят другие, и снова солнце увидят, почти перед самым закатом, И сто лет пройдет, и много еще столетий, и все это снова увидят другие, И будут радоваться закату, и спаду прилива, и обнажившему берег отливу.

3

Ничто не помеха — ни время, ни место, и не помеха — пространство! Я с вами, мужчины и женщины нашего поколения и множества поколений грядущих, И то, что чувствуете вы при виде реки или неба — поверьте, это же чувствовал я, И я был участником жизни, частицей живой толпы, такой же, как всякий из вас, Как вас освежает дыханье реки, ее широкий разлив — они и меня освежали, Как

вы стоите над ней, опершись о перила, несомые быстрым теченьем, так сам я стоял, уносимый, Как видите вы, так видел и я неисчислимые мачты, широкоствольные трубы больших пароходов я видел. Я сотни раз пересекал эту реку и видел солнечный диск почти перед самым закатом, Я видел декабрьских чаек, я видел, как на недвижных крыльях они парят над водой, слегка покачиваясь в полете, Я видел, как желтый луч зажигает их оперенье, но часть его остается в глубокой тени, Я видел медлительные круги, друг за дружкой бегущие борозды от кораблей, направлявшихся к югу, Я знаю, как небо, по-летнему синее, отражается в тихой воде, Я знаю, как ослепляет сверкающий солнечный след, Как выглядит ореол из лучей, подобных тончайшим центростремительным спицам, вкруг тени, упавшей от моей головы на воду, искрящуюся под солнцем, Я любовался прозрачной дымкой, окутывающей холмы на юге и юго-западе, Смотрел на дымы, косматые, словно овечье руно, и чуть отливавшие фиолетовым, Смотрел на внешнюю гавань и на входящие в порт корабли, Следил, как приближались они, и на них были те, кто мне близки, Я видел белые паруса плывущих шлюпок и шхун и видел суда на якоре, Матросов, крепящих снасти, карабкающихся на мачты, И круглые мачты, и зыбкие палубы, и змейками вьющиеся вымпела, Большие и малые пароходы, и лоцманов в лоцманских будках, И белый след за кильватером, и колеса, дрожащие в быстром вращенье, Я флаги всех наций видал, я видел, как опускают их на закате, Как черпают землю со дна машины, и волны бегут кружевами, крутя и дробя свои белые гребешки, Пространства, бледнеющие вдали, и в доках гранитные серые стены портовых складов, И ввечеру, на светлой воде — темнеющие буксиры, прижавшиеся к бортам широких, медлительных барж, и лодки, груженные сеном, и кое-где — запоздалые лихтеры [143] , И там, во тьме, на другом берегу — разверстые зевы плавильных печей, пылающих ярко, слепящих глаза, бросающих свет на кровли домов и в провалы улиц из черноты, где бешено пляшет их красный и желтый огонь.

143

Лихтер — несамоходное грузовое судно, служащее для дальних перевозок на буксире.

4

И это, и все, и везде казалось мне точно таким же, каким оно кажется вам, Я очень любил города, я любил величавую, быструю реку, Все женщины, все мужчины, которых я узнавал, были мне близки, И так же другие — все те, кто меня вспоминают в прошедшем, потому что я видел их в будущем (Это время придет, хоть я еще здесь — и днем и ночью я здесь).

5

Так что же тогда между мной и вами? Что сто́ит разница в десять лет или даже в столетья? И что б это ни было, в этом ли дело, когда ни пространство, ни время не могут нас разделить; И я жил на свете, я Бруклин любил — обильный холмами, был он моим, И я бродил по Манхаттену, и я в омывающих остров соленых во́дах купался, Меня, как вас, волновали внезапно рождающиеся вопросы, Днем, среди шумной толпы, они набегали вдруг на меня, И ночью, когда приходил я домой, когда лежал я в постели, они являлись ко мне, И я возник из водной стихии, из которой возникла вся жизнь, И, обретя свое тело, обрел я и личность свою, И то, что я существую, познал через тело свое, и то, чем я мог стать, через тело свое и познал бы.

6

Не только на вас падают темные тени, И на меня извечная тьма бросала тени свои, Мне лучшее, что сотворил я, казалось пустым, сомнительным, Но разве и вправду не были мелки те мысли, что мне представлялись великими? Не вам одним известно, что значит зло, Я тоже знаю, что значит зло, Я тоже завязывал старый узел противоречий, Я болтал и смущался, лгал, возмущался, крал и завидовал, Я был похотлив, коварен и вспыльчив, — мне стыдно сказать, какие таил я желанья, Я был капризен, тщеславен, жаден, я был пустозвон, лицемер, зложелатель и трус, И волк, и свинья, и змея — от них и во мне было многое, Обманчивый взгляд, скабрезная речь, прелюбодейные мысли — всем этим грешил и я сам, Упрямство, ненависть, лень, надменность и даже подлость — во всем этом был я повинен. Я был такой же, как все, и жил я так же, как все. Но шел ли я мимо иль приближался — меня называли по имени звонкие, громкие, юные голоса, Когда я стоял, я чувствовал на шее их руки, когда я сидел, меня небрежно касалось их тело, Я видел многих, кого любил, на улице, на пароме, в общественных залах — но я никогда не говорил им ни слова, Я жил одною жизнью со всеми, я так же смеялся, терзался и спал, Играл свою роль, как пристало актеру или актрисе, Все ту же старую роль, которая — как сумеешь — будет великой, Иль малой, если не сдюжишь, или великой и малою вместе.

7

И вот я к вам приближаюсь, Как думаете вы теперь обе мне, так думал я прежде о вас — я готовился к вашему приходу. Я долго, серьезно думал о вас прежде, чем вы родились. Кто мог предвидеть, что так оно будет? Кто знает, как я этому рад? Кто знает — а что, если я, несмотря на все разделившее нас расстояние, в эти минуты смотрю на вас, хоть вам-то мена не дано увидеть.

8

Ах, что может быть величавей, что может быть для меня прекрасней, чем этот Манхаттен, вздыбленный мачтами? Моя река, и закат, и кружевные шалящие волны прилива? И чайки, покачивающие корпус, и в сумерках лодки, груженные сеном, и кое-где запоздалые лихтеры? Какие боги прекраснее тех, кто пожимает мне руку, чьи голоса, любимые мной, зовут меня быстро и громко по имени, когда я приближаюсь? Что может быть крепче бесплотных уз, надежно меня связавших и с женщиной и с мужчиной, которые смотрят мне в лицо? Что с вами сплавляет меня теперь и в вас перельет мои мысли? Не правда ли, мы понимаем друг друга? Что я обещаю без слов — вы разве не приняли молча? Чему не научит ученье, чего не достигнет и проповедь — достигнуто нами, не правда ли?

9

Струись, река, поднимайся вместе с приливом и снова отхлынь, когда настанет отлив! Шалите, играйте, гребенчатые, закрученные барашками волны! Закатные, многоцветные облака! Своей красотой захлестните меня и все поколенья мужчин и женщин, которым явиться после меня! Переезжайте от берега к берегу, несметные, шумные толпы! Вздымайтесь, высокие мачты Маннахатты! Вздымайтесь, прекрасные всхолмия Бруклина! Пульсируй, мой любознательный мозг! Ставь вопросы и сам ответствуй! Вглядись в извечный поток явлений! Гляди, влюбленный и жаждущий взор, на улицы, в жилища, в большие общественные залы! Звучите, юные голоса! И громко и музыкально зовите меня по имени! Живи, старуха жизнь! Играй свою роль, как подобает актеру или актрисе! Играй свою старую роль, которая велика иль мала — зависит от каждого, кем эта роль создается! Представьте все, кто читает меня: а вдруг, невидимый вами, теперь смотрю я на вас; Вы крепкими будьте, перила, и впредь, чтобы поддерживать тех, кто праздно облокотился и все же спешит вслед за спешащей рекой; Летите, птицы морские! Летите вдаль или чертите круги, — большие круги высоко над водою; А вы принимайте летнее небо, вы, синие воды, держите его, чтоб каждый опущенный взор мог досыта им насладиться; Лучитесь, тончайшие спицы света, вкруг тени от моей головы иль от другой головы на освещенной солнцем воде! Вы, корабли у входа в гавань! Плывите туда иль обратно, — ты, белопарусный шлюп, вы, лихтеры, быстрые шхуны! Вздымайтесь гордо, флаги всех наций! И опускайтесь в свой час на закате! Взметайте свой пламень ввысь, плавильные печи! Бросайте в сумерки черные тени! Бросайте на крыши домов то красный, то желтый свет! Явленья, отныне и впредь являйте сущность свою! А ты, неизбежный покров, продолжай обволакивать душу. Над телом моим для меня, над вашим телом для вас пусть реет божественный наш аромат, Цветите, вы, города, — несите к ним грузы свои, несите свое полноводье, широкие, сильные реки, Растите, и ширьтесь, и будьте выше всего, что явлено в царстве духа, Материя, существуй, ибо что же другое бессмертно! Вы ждали, безгласные лики, вы ждете, всегда прекрасны, И мы принимаем вас, не колеблясь, мы жаждем вас неизменно, А вы не отринете нас, пред нами не затаитесь, Вы наша помощь во всем, мы вас не отвергнем — мы вас утверждаем в себе, Мы вас не исследуем, нет! — Мы просто вас любим — ибо вы совершенны. Вы отдаете лепту вечности, И — велики вы или малы — вы отдаете лепту душе.

Песня радостей

Перевод К. Чуковского.

О, создать самую праздничную песню! Полную музыки — полную женщин, мужчин и детей! Полную всех человеческих дел, полную деревьев и зерен! О, если бы ей голоса всех животных, быстроту и равновесие рыб! О, если бы в ней капали капли дождя! О, если бы сияло в ней солнце и мчались бы волны морей! О, счастье моей души, — она вольная — она прянула молнией! Мне мало всего шара земного, мне мало любой эпохи, У меня будут тысячи этих шаров и все до единой эпохи. О, радость машиниста! вести паровоз! Слышать шипение пара, радостный крик паровоза, его свист, его хохот! Вырваться в далекий простор, нестись без преград вперед! О, беззаботно блуждать по полям и горам! Цветы и листья простых сорняков, влажное, свежее молчание леса, Тонкий запах земли на заре до полудня! О, радость скакать на коне! Седло, галоп, крепко прижаться к седлу и слушать журчание ветра в волосах и в ушах. О, радость пожарного! Я слышу тревогу в ночи, Я слышу набат и крики! Я бегу, обгоняя толпу! Вижу пламя и шалею от восторга. О, радости борца-силача, что, как башня, стоит на ринге, вполне подготовленный к бою, в гордом сознании силы, и жаждет схватиться с противником! О, радость широкого и простого сочувствия, которое лишь душа человека может изливать из себя таким ровным неиссякающим током! О, радости матери! Оберегать, и безмерно любить, и страдать, и прилежно рождать без конца все новые и новые жизни. О, радость роста, накопления сил, радость умиротворения и ласки, радость согласия и лада! О, вернуться туда, где родился, И еще раз услышать, как щебечут на родине птицы, Побродить по родному жилью, сбегать в поле, побывать на гумне, И еще раз прогуляться по саду, по его старым тропинкам. О, расти в лагунах, заливах, бухтах или на берегу океана, И остаться там до конца моих дней, и жить, и работать там, Соленый и влажный запах, берег, соленые водоросли на мелководье отлива, Труд рыбака, труд ловца угрей и собирателя устриц; Я прихожу с лопаткой и скребком для раковин, со мною моя острога для угрей, Что? уже отлив? я иду на песчаную отмель, подхожу к собирателям устриц; Я смеюсь и работаю с ними шутя, я молодой весельчак, А зимою я беру мою острогу, мою ве́ршу и шагаю по льду залива, и при мне мой топорик, чтобы прорубать лунки во льду, Смотрите, как тепло я одет, я иду с удовольствием и к вечеру возвращаюсь домой, И со мною ватага товарищей, они молодцы, И подростки, и взрослые, только со мной им так любо работать, — со мной и ни с кем другим! Днем работать со мной, а ночью отдыхать со мной. А в жаркую пору, в лодке, поднимать плетенки для крабов, опущенные в воду на грузных камнях (мне известны их поплавки), Как сладко майское утро перед самым рассветом, когда я гребу к поплавкам И тяну накренившиеся плетенки к себе, сбоку, и темно-зеленые раки отчаянно угрожают клешнями, когда я беру их оттуда и сую в их клешни деревяшки, И объезжаю одно за другим все места, а потом гребу обратно к берегу, Там кидаю их в кипящую воду, в котел, покуда они не станут багровыми. А в другой раз ловить скумбрию, Сумасшедшая, жадная, так и хватает крючок у самой поверхности моря, и похоже, что ею покрыты целые мили воды; Или ловить губанов в Чесапике [144] , я один из загорелой команды, Или выслеживать лососей у Поманока, я, весь напряженный, стою на баркасе, Моя левая нога на шкафуте [145] , моя правая рука бросает кольца тончайшей лесы, И вокруг меня юркие ялики, они юлят, выплывают вперед, их до полсотни, они вышли на ловлю со мной. О, пробираться на веслах по рекам, Вниз по Сент-Лоренсу [146] , великолепные виды, Парусники, Тысяча Островов [147] , изредка бревенчатый плот и на нем плотовщики с длинным рулевым веслом, Малые шалаши на плотах, а над ними дымок по вечерам, когда стряпают ужин. (О, страшное, грозящее гибелью! Далекое от скаредной, жизни! Неизведанное! словно в горячечном сне! То, что со всех сорвалось якорей и вышло на вольный простор!) О, работать на рудниках или плавить железо, Раскаленный поток металла, литейная, высокий корявый навес, просторный полутемный завод. И домна, и кипящая, жидкость, что струится, выливаясь, оттуда. О, пережить сызнова радость солдата! Чувствовать присутствие храбреца-командира, чувствовать, что он расположен к тебе! Видеть его спокойствие — согреваться в лучах его улыбки, Идти в бой — слышать барабан и трубу, Слышать гром артиллерии — видеть, как сверкают на солнце штыки и стволы мушкетов! Видеть, как падают и умирают без жалоб! Упиться по-дикарски человеческой кровью, — осатанеть до конца! Радоваться ранам и смерти врагов! О, радость китобоя! Я опять иду старым рейсом! Я чувствую бег корабля подо мной, я чувствую, как меня обвевает атлантический бриз, Я слышу, как с топ-мачты кричат: «Там… водомет кита!» Я на снасти, смотрю, куда смотрят другие, — и тотчас же вниз, ошалев от восторга, Я вижу огромную глыбу, она нежится на солнце в полусне, Я вижу, встает гарпунщик, я вижу, как вылетает гарпун из его мускулистой руки, О как быстро раненый кит несется вперед против ветра, туда в океан, и ныряет, и тащит меня на буксире! Снова я вижу его, он всплыл, чтобы вдохнуть в себя воздух, снова гребем к нему, Я вижу, как глубоко вонзилось в его тело копье, как оно повернулось в ране, И снова мы отплываем назад, он снова ныряет, жизнь быстро уходит от него, И когда он всплывает наверх, он выбрасывает кровавый фонтан и плавает кругами, кругами, и каждый круг становится все меньше, — я вижу, он умирает, В центре круга он судорожно взметается вверх и тотчас же падает на воду и застывает в окровавленной пене. О, моя старость, чистейшая из всех моих радостей! Мои дети и внуки, мои белые волосы и борода, Как я безмятежен, широк, величав после продолжительной жизни! О, зрелая радость женщины! О, наконец-то я счастлива! Я многочтимая мать, мне уже девятый десяток, Как ясны мои мысли — как все вокруг влекутся ко мне! Что их влечет ко мне еще сильнее, чем прежде? Какое цветение пышнее цветения юности? Та красота, что снизошла на меня, излучается мною на всех! О, радости оратора! Выкатывать громы из легких, из горла, Возбуждая в людях те самые чувства, какие бушуют в тебе: ненависть, сострадание, страсть, Вести за собою Америку — покорять ее могучею речью. О, радость моей души, что утверждает себя, опираясь на себя самое, в мире материальных вещей, впитывая их и любя, Как моя душа обогащает себя зрением, слухом, осязанием, мыслями, сравнением, памятью, И все же подлинная жизнь моих чувств и плоти превосходит чувства и плоть, Ибо плоть моя — не только материальная плоть, и глаза мои — не только материальные глаза, Ибо в конце концов видят мир не они, И не только моя материальная плоть в конце концов любит, гуляет, смеется, кричит, обнимает, рождает. О, радости фермера! Того, кто живет в Канаде, в Миссури, в Канзасе, в Айове, в Огайо, в Иллинойсе, в Висконсине! Встать на рассвете дня и сразу же окунуться в работу, Осенней порою пахать под озимые, Весенней порою пахать под кукурузу, Взращивать фруктовые сады, делать деревьям прививку, собирать яблоки осенней порой. О, плавать в заводи или броситься с берега в море, Плескаться в воде или бегать нагишом по прибрежью! О, понять, как безмерно пространство, Множественность и безграничность миров! Появиться на свет и побыть заодно с небесами, с солнцем, с луною, с летящими тучами! О, радость величавого мужества! Ни перед кем не заискивать, никому ни в чем не уступать, никакому известному или неизвестному деспоту. Ходить, не сгибая спины, легким, пружинистым шагом, Глядеть безмятежным или сверкающим взором, Говорить благозвучным голосом, исходящим из широкой груди. Смело ставить себя на равной ноге с любым человеком. Знаешь ли ты прекрасные радости, которые дарует нам молодость? Радости крепкой дружбы, веселого слова, смеющихся лиц? Радости блаженного яркого дня, радости игр, расширяющих грудь? Радости звонкой музыки, освещенного бального зала, танцоров! Радость обильных обедов, разгульной пирушки и выпивки? И все же, о моя душа, ты превыше всего! Знаешь ли радости сосредоточенной мысли? Радости свободного одинокого сердца, нежного, омраченного сердца? Радости уединенных блужданий с изнемогшей, но гордой душой, радости борьбы и страдания? Муки, тревоги, экстазы, радости глубоких раздумий дневных и ночных, Радости мыслей о Смерти, о великих сферах Пространства и Времени? Радости предвидения лучшей и высшей любви, радости, приносимые прекрасной женой и вечным, нежно любимым товарищем, Твои, о бессмертная, радости, достойные лишь тебя, о душа! О, покуда живешь на земле, быть не рабом, а властителем жизни! Встретить жизнь, как могучий победитель, Без раздражения, без жалоб, без сварливых придирок, без скуки! Доказать этим гордым законам воздуха, воды и земли, что моя им неподвластна. Что нет такой внешней силы, которая повелевала бы мной. Ибо снова и снова скажу: не одни только радости жизни воспеваются мной, но и радости Смерти! Дивное прикосновение Смерти, нежное и цепенящее, Я сам отдаю тело, когда оно станет навозом, чтобы его закопали, сожгли или развеяли в пыль. Мое истинное тело, несомненно, оставлено мне для иных сфер, А мое опустошенное тело уже ничто для меня, очищенное, оно опять возвращается в землю, к вечным потребам земли. О, притягивать к себе могучим обаянием! Как, я не знаю сам, — но смотрите! Нечто бунтующее, никому не подвластное, Оно не защищается, а всегда нападает, но как привлекает оно! О, бороться с могучим врагом и в неравной борьбе не уступать ни шагу! Биться одному против всех до потери последних сил! Прямо смотреть в лицо пыткам, и тюрьмам, и гневу толпы! Взойти на эшафот и спокойно шагать на ружейные дула! Быть воистину богом! О, умчаться под парусом в море! Покинуть эту косную, нудную землю, Эту тошную одинаковость улиц, панелей, домов, Покинуть тебя, о земля, заскорузлая, твердая, и взойти на корабль, И мчаться, и мчаться, и мчаться под парусом вдаль! О, сделать отныне свою жизнь поэмою новых восторгов! Плясать, бить в ладоши, безумствовать, кричать, кувыркаться, нестись по волнам все вперед. Быть матросом вселенной, мчаться во все гавани мира, Быть кораблем (погляди, я и солнцу и ветру отдал мои паруса), Быстрым кораблем, оснащенным богатыми словами и радостями.

144

Чесапик — бухта в штате Мэриленд на восточном побережье США.

145

Шкафут — верхний край корабельного борта.

146

Сент-Лоренс — река Святого Лаврентия.

147

Тысяча Островов — группа небольших островов на реке Святого Лаврентия.

Песня о топоре

Перевод М. Зенкевича.

1

Крепок, строен, обнажен! Недрами земли рожден! С деревом металл скреплен! Но один и стук и звон! Алым жаром закален! Малым семенем взращен! Отдыхает, прислонен, Сам опорой служит он! Проявление силы и свойства силы — мужские ремесла, навыки, звуки; Длинный ряд единой эмблемы, удары музыки; Пальцы органиста, отбивающие стаккато на клавишах большого орга́на.