Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.

Дикинсон Эмили

Годы современности

Перевод Б. Слуцкого.

Годы современности, годы несвершенного! Ваш занавес поднимается, вижу, как выступают все более высокие трагедии, Вижу, как готовятся не только Америка, не только страна Свободы, но и другие страны, Вижу грандиозные явления и уходы, новые союзы, согласие народов, Вижу силу, двинувшуюся с непреодолимой энергией на мировые подмостки (Сыграна ли роль старых сил, старых войн? Выполнены ли их задачи?), Вижу Свободу во всеоружии, победоносную и величавую, с Законом по одну сторону и Миром — по другую, Потрясающее трио, выступающее против идеи иерархии; Какова историческая развязка, к которой мы стремительно приближаемся? Вижу марши и контрмарши спешащих людских миллионов, Вижу, как рушатся рубежи и границы древних аристократий, Вижу опрокинутые пограничные столбы европейских монархий, Вижу, что сегодня Народ начинает ставить свои пограничные столбы (все прочее уступает ему дорогу); Никогда вопросы не стояли так остро, как сегодня, Никогда

простой человек, его дух не был столь деятелен, столь богоподобен, Слышите, он требует и требует, не давая толпе передышки! Вот он смело проникает повсюду, на суше и на море, покоряет Тихий океан, архипелаги, С помощью парохода, телеграфа, газеты, оптовой торговли оружием, Вместе с распространившимися по всему миру заводами он связывает воедино всю географию, все державы; Какие шепоты бегут перед вами через океаны, о державы? Общаются ли все нации? Наступает ли для земного шара эпоха единомыслия? Формируется ли единое человечество? Ибо — слушайте! Тираны трепещут, потускнел блеск корон, Земля в волнении, она приближается к новой эре, быть может, ко всеобщей грандиозной войне, Дни и ночи изобилуют такими знамениями, что никто не ведает, что же будет; Годы вещие! Пространство, лежащее предо мной, переполнено призраками — я тщетно пытаюсь проникнуть в него взглядом, Меня окружают образы незавершенных, предстоящих деяний, О, невероятный пыл и напор, странный, экстатический жар видений ваших, о годы! Меня пронизывают ваши видения, годы! (Я не знаю, во сне я или наяву!) Америка и Европа, свершившие свое, тускнеют, отходят в тень, Несвершенное, небывало грандиозное, надвигается, надвигается на меня.

Песнь на закате

Перевод М. Алигер.

Величаво кончается день, затопляя меня, Час пророческий, час, подводящий итоги, Ты за горло берешь, и, пока еще светит твой луч, Я пою тебя, жизнь, и тебя я пою, земля. Рот души моей радость вещает открыто, Взор души моей видит одно совершенство, Настоящая жизнь моя преданно сущее все превозносит, Подтверждая навек превосходство вещей. И да славится каждый! Да славится все! И да славится то, что зовется пространством, и духов несчетная сфера, И да славится тайна движения в любом существе, даже в малой букашке, И да славится речь, и да славятся чувства и плоть, И да славится свет мимолетный, — да славится бледная тень новорожденного месяца в западном небе, И да славится все, что я вижу и слышу, к чему прикасаюсь! Благо во всем, Благо в довольстве животных, В ежегодных возвратах зимы и весны, В ликовании юности, В упоении мужества, В грациозном величии старости, В прекрасных проекциях смерти. Отбывать удивительно! И оставаться чудесно! Сердцу — с силой толкать все ту же невинную кровь: Наслаждение — воздух вдыхать! Говорить — и ходить — и руками за что-то хвататься! Собираться ко сну, созерцать свое тело в постели! Ощущать свое щедрое тело, довольное тело! Быть немыслимым богом и жить меж богов! Меж мужчин и меж женщин, которых люблю! Удивительно, как прославляю я вас и себя! Как участвуют мысли мои в спектакле, идущем вокруг! Как спокойно над нами плывут облака! Как несется Земля, мчатся Солнце, и месяц, и звезды! Как поет и играет вода! (Я уверен, живая!) Как деревья встают и стоят на могучих корнях, размахнув свои ветви в листве! (Я уверен, что каждое дерево — это живая душа.) О, забавность вещей — даже самой ничтожной крупицы! О, духовность вещей! О, напев, что течет, омывая столетья и материки, настигая сегодня меня и Америку! Я беру твои мощные звуки, рассыпаю вокруг и бодро вперед прохожу. Я тоже пою тебя, солнце, твой восход, и зенит, и закат, Я тоже взволнован красой и рассудком земли и всего, что растет на земле, Я тоже почувствовал неодолимый свой собственный зов. Когда я проходил Миссисипи, Когда странствовал в прериях, Когда жил и глядел из окон моих глаз, Когда шел я вперед поутру, когда видел зарю на востоке, Когда окунался с побережья Восточного Моря и снова с отмелей Западных Вод, Когда я по Чикаго скитался и где только я не скитался, В каких городах или тихих лесах, даже между прицелом войны, Где бы я ни бывал, я всегда заряжался торжеством и довольством. Я пою, наконец, равнозначность, сейчас или в прошлом, Я пою бесконечность финалов явлений, Я пою продолженье Природы, пою продолжение славы, Я хвалю электрическим голосом, Потому что не вижу я несовершенства вселенной И не вижу причины бояться дурного исхода. О, закатное солнце! Хоть время уже наступило, Я в восторге еще, я еще распеваю под солнцем, уж если не слышно других!

Мое завещание

Перевод К. Чуковского.

Богатый стяжатель, делец, После усердных годов подсчитывая всю свою наживу, собираясь уйти, Распределяет между своими детьми земельные участки, дома, И завещает акции, фонды, товары какой-нибудь больнице или школе, И оставляет деньги кое-кому из близких, чтобы купили себе на память о нем сувениры из золота и драгоценных камней. Я же к концу жизни, подводя ей итог, Ничего никому не могу завещать после всех ее беспечных годов — Ни домов, ни земель, ни золота, ни драгоценных камней, — Лишь несколько воспоминаний о войне для вас и ваших детей, И маленькие сувениры о боевых бивуаках, о солдатах, и с ними мое нежное чувство. Все это я связываю воедино и вот — завещаю вам в этой охапке стихов.

Нет, это не книга, Камерадо

(Из поэмы «Прощайте»)

Перевод К. Чуковского.

Нет, это не книга, Камерадо, Тронь ее — и тронешь человека, (Что, нынче ночь? Кругом никого? Мы одни?) Со страниц я бросаюсь в объятия к тебе, хоть могила и зовет меня назад. О, как ласковы пальцы твои, как они усыпляют меня, Дыханье твое — как роса, биение крови твоей баюкает и нежит меня, И счастье заливает меня с головою, Такое безмерное счастье.

ИЗ ЦИКЛА «ДНИ СЕМИДЕСЯТИЛЕТИЯ»

С мыса Монтаук [186]

Перевод И. Кашкина.

Стою, как на мощном клюве орла, К востоку — моря простор (ничего, кроме моря и неба). Прибоя накат, пена, а вдалеке корабли, Бешенство волн, мелькают их белые гребни, они рвутся и рвутся к берегу, Вечно стремятся к нему.

186

С мыса Монтаук. — Монтаук (правильнее — «Монток») — мыс на южной оконечности острова Лонг-Айленд.

Тем, кто потерпел поражение

Перевод А. Старостина.

Тем, кто потерпел поражение, не осуществив широких своих стремлений, Безымянным солдатам, упавшим первыми в первых рядах, Спокойным, преданным своему делу механикам — страстным путешественникам — лоцманам на кораблях, Многим песням и картинам, полным высоких мыслей, но не признанным, я воздвиг бы памятник, увенчанный лаврами, Высоко, выше всех остальных — памятник всем, безвременно скошенным, Охваченным пламенем каких-то странных томлений духа, Потушенным ранней смертью.

Дряхлый, больной, я сижу и пишу

Перевод К. Чуковского.

Дряхлый, больной, я сижу и пишу, И мне тягостно думать, что ворчливость и скука моих стариковских годов, Сонливость, боли, запоры, унынье, сварливая мрачность Могут просочиться в мои песни.

Первый одуванчик

Перевод К. Чуковского.

Свежий, простой и прекрасный, освободившийся из плена зимы, Как будто никогда не бывало на свете ни мод, ни политики, ни денежных дел, Из пригретого солнцем, укрытого травой тайника, невинный, тихий, золотой, как заря, Первый одуванчик весны кажет свой доверчивый лик.

Когда кончается ослепительность дня

Перевод К. Чуковского.

Когда кончается ослепительность дня, Только темная, темная ночь показывает глазам моим звезды; А когда отгремит величавый орган, или хор, или прекрасный оркестр, В молчании навстречу душе моей движется симфония истинная.

Из майских зрелищ

Перевод А. Старостина.

Яблоневые сады, яблони все усыпаны цветом; Пшеничные поля — вдалеке и вблизи — покрыты живым изумрудным ковром; Вечная, неистощимая свежесть каждого раннего утра; Желтая, золотая, прозрачная дымка теплого послеполуденного солнца; Тянущиеся кверху кусты сирени со множеством пурпурных или белых цветов.

Благостные дни в мирном раздумье

Перевод И. Кашкина.

Счастье — это не только разделенная любовь, Не только почет, богатство, успехи в политике и войне; Но, когда жизнь медленно вянет, и утихают бурные страсти, И наступает великолепие прозрачных, тихих закатов, И легкость, свершенье, покой охватывают тело, словно свежий, благовонный воздух, И осенние дни светятся мягким сияньем, И наливается, наконец, яблоко и висит на ветке, созревшее и готовое упасть, — Тогда приходят самые счастливые, самые умиротворенные дни — Благостные дни в мирном раздумье.

Если бы мог я

(Из стихотворения «Мысли на морском берегу»)

Перевод С. Маршака.

Если бы мог я помериться силой с великими бардами, Запечатлеть черты величаво прекрасные, Вызвать на состязанье Гомера со всеми боями и воинами — Ахиллом, Аяксом, Гектором, Нарисовать, как Шекспир, окованных скорбью Гамлета, Лира, Отелло, Или — как Те́ннисон Альфред — воспеть белокурых красавиц, Если бы я овладел искусным размером И совершенною рифмой — усладой певцов, — Все это вместе, о море, я отдал бы с радостью, Только бы ты согласилось мне передать колебанье единой волны, одну ее прихоть Или дохнуло в мой стих влажным дыханьем своим, Отдав ему запах морской.