Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.

Дикинсон Эмили

Этот перегной

Перевод К. Чуковского.

1

Вдруг что-то ошеломило меня, когда я думал, что я в безопасности, И я бегу из любимого тихого леса, Я не стану бродить по лугам, Я не пойду, не разденусь, чтобы встретиться с моим любовником — морем, Я не стану прижиматься моим телом к земле, чтобы ее тело обновило меня. Почему же ее не тошнит, эту землю? Как можешь ты жить на земле, ты, весенняя зелень? Как можешь ты давать мне здоровье, ты, травяная кровь, кровь корней, плодов и зерен? Разве изо дня в день не пихают в тебя, о земля, пораженные болезнями трупы? Разве каждый материк не набит до краев мертвецами? Куда же ты девала эти трупы, земля? Этих пьяниц и жирных обжор, умиравших из рода в род? Куда же ты девала это тухлое мясо, эту вонючую жижу? Сегодня их не видно нигде, или, может быть, я заблуждаюсь? Вот я проведу борозду моим плугом, я глубоко войду в землю лопатой и переверну верхний пласт, И под ним, я уверен, окажется смрадное мясо.

2

Вглядитесь

же в эту землю! Рассмотрите ее хорошо! Может быть, каждая крупинка земли была когда-то частицей больного — все же смотрите! Прерии покрыты весенней травой, И бесшумными взрывами всходят бобы на грядах, И нежные копья лука, пронзая воздух, пробиваются вверх, И каждая ветка яблонь усеяна гроздьями почек, И пшеница с таким бледным лицом воскресает из своей усыпальницы, И начинают опять покрываться зеленоватым туманом шелковица и плакучая ива, И птицы-самцы поют утром и вечером, а их самки сидят в своих гнездах, И вылупляются цыплята из яиц, И возникают новорожденные твари, корова рождает теленка и жеребенка кобыла, И честно встают на пригорке темно-зеленые листья картошки, И желтые стебли маиса встают, и сирень зацветает у дверей во дворе, И летняя зелень горда и невинна над этими пластами умерших. Какая химия! Что ветры и вправду не веют заразой, Что нет никакого подвоха в этой влаге прозрачно-зеленого моря, которая жаждет любовно прижаться ко мне, Что я без опаски могу ей дозволить лизать мое голое тело множеством своих языков, Что мне не грозят те хвори, которые влиты в нее, Что все чисто всегда и вовеки, Что так сладостна студеная вода из колодца, Что ежевика так сочна и душиста, Что ни яблони, ни апельсины, ни виноград, ни дыни, ни сливы, ни персики не отравляют меня, Что, когда я лежу на траве, она не заражает меня, Хотя, может быть, каждая былинка травы встает из того, что было когда-то болезнью. Этим-то Земля и пугает меня, она так тиха и смиренна, Она из такого гнилья создает такие милые вещи, Чистая и совсем безобидная, вращается она вокруг оси, вся набитая трупами тяжко болевших, И такие прелестные ветры создает она из такого ужасного смрада, И с таким простодушным видом каждый год обновляет она свои щедрые, пышные всходы, И столько услад дает людям, а под конец получает от них такие отбросы в обмен.

Европейскому революционеру, который потерпел поражение [167]

Перевод К. Чуковского.

И все же, мой брат, моя сестра, не отчаивайся, Иди, как и прежде, вперед — Свободе нужна твоя служба, Одна или две неудачи не сломят Свободу — или любое число неудач, Или косность, или неблагодарность народа, или предательство, Или оскаленные клыки властей, пушки, карательные законы, войска. То, во что мы верим, притаилось и ждет нас на всех континентах, Оно никого не зовет, оно не дает обещаний, оно пребывает в покое и ясности, оно не знает уныния. Оно ждет терпеливо, чтобы наступил его срок. (Да, я воспеваю не только покорность, Я также воспеваю мятеж, Ибо я верный поэт каждого бунтовщика во всем мире, И кто хочет идти за мною — забудь об уюте и размеренной жизни, Каждый миг ты рискуешь своей головой). Бой в разгаре, то и дело трубят тревогу, — мы то наступаем, то отходим назад, Торжествуют враги или думают, что они торжествуют, Тюрьма, эшафот, кандалы, железный ошейник, оковы делают дело свое, И славные и безымянные герои уходят в иные миры, Великие трибуны и писатели изгнаны, они чахнут в тоске на чужбине, Их дело уснуло, сильнейшие глотки удушены своей собственной кровью. И юноши при встрече друг с другом опускают в землю глаза, И все же Свобода здесь, она не ушла отсюда, и врагам досталось не все. Когда уходит Свобода, она уходит не первая, не вторая, не третья, Она ждет, чтобы все ушли, и уходит последней. Когда уже больше не вспомнят нигде, ни в одной стране, что на свете есть любящие, Когда ораторы в людных собраниях попытаются чернить их имена, Когда мальчиков станут крестить не именами героев, но именами убийц и предателей, Когда законы об угнетении рабов будут сладки народу и охота за рабами будет одобрена всеми, Когда вы или я, проходя по земле и увидев невольников, возрадуемся в сердце своем И когда вся жизнь и все души людей будут уничтожены в какой-нибудь части земли, — Лишь тогда будет уничтожена воля к Свободе, Лишь тогда тиран и нечестивец станут владыками мира.

167

Европейскому революционеру, который потерпел поражение. — Стихотворение дано в его ранней редакции (1856 г.). В дальнейшем было смягчено. Во втором издании озаглавлено иначе: «Поэма Свободы для Азии, Африки, Европы, Америки, Австралии, Кубы и Морских Архипелагов».

Птичьим щебетом грянь

Перевод Н. Банникова.

Птичьим щебетом грянь, о язык мой, про радость поры, когда сирень зацветает (она в памяти снова и снова), Отыщи мне слова о рождении лета, Собери апреля и мая приметы желанные (так на морском берегу собирают камешки дети) — Стонут лягушки в прудах, терпкий, бодрящий воздух, Пчелы, бабочки, воробей с незатейливым пеньем, Синяя птица, и ласточка, быстрая, словно стрела, и с золочеными крыльями дятел, Солнечная дымка над землею, клубы дыма цепляются друг за друга, вздымается пар, Мерцанье холодных вод и рыба в тех водах, Лазурное небо, бегущий ручей, — и все это в искрах веселых… Хрустальные дни февраля, кленовые рощи, где делают кленовый сахар, Где порхает реполов, у него бойкий блестящий глаз и коричневая грудка, Он подает чистый певучий голос на вечерней и на утренней заре, Он бесшумно носится в саду среди яблонь, строя гнездо для подруги; Тающий мартовский снег, ива выбрасывает свои желто-зеленые побеги, — Это весна! Это лето! Что принесло оно и чего мне недостает? Душа моя, ты на свободе, но что-то тревожит меня, а что — я не знаю; В дорогу, скорее в дорогу — измерим все дали и выси! О, если б летать, как летает птица! О, если бы, словно корабль, под парусом мчаться! Взлетать за тобою, душа, как взлетает корабль на хребты водяные, Впитать в себя всё — все краски, все звуки, синее небо, и травы, и капли росы на рассвете, И запах сирени; ее сердцевидные листья темно-зеленого цвета, Лесные фиалки, и хрупкий, бледный цветок по прозванью «невинность», — Все вещи во всех разновидностях, не ради вещей, ради их природы, — Спеть песню любимым кустам в один голос с птицей, Птичьим щебетом грянуть про радость поры, когда сирень зацветает (она в памяти снова и снова).

Музыкальность

Перевод К. Чуковского.

1

Звучность, размеренность, стройность и божественный дар говорить слова, Пройди года, и дружбу пройди, и наготу, и целомудрие, и роды, Реки грудью пройди, и озера, и земли, И горло свое разреши, и впитай в себя знания, века, племена, преступление, волю, И сокруши все преграды, и возвысь и очисти душу, и утвердись в своей вере, И лишь тогда ты, быть может, достигнешь божественной власти: говорить слова. И к тебе поспешат без отказа Войска, корабли, библиотеки, картины, машины, древности, города, отчаяние, дружба, горе, убийство, грабеж, любовь, мечта, Придут, когда нужно, и покорно прорвутся сквозь губы твои.

2

О, почему я дрожу, когда я слышу голоса человеческие? Воистину, кто бы ни сказал мне настоящее слово, я всюду пойду за ним, — Как вода за луною безмолвной струистой стопой идет вокруг шара земного. Все только и ждет настоящего голоса; Где же могучая грудь? где же совершенная душа, прошедшая через все испытания? Ибо только такая душа несет в себе новые звуки, которые глубже и слаще других, Иначе этим звукам не звучать. Иначе и губы и мозги запечатаны, храмы заперты, литавры не бряцают, Только такая душа может открыть и ударить, Только такая душа может выявить наружу то, что дремлет во всех словах.

Вы, преступники, судимые в судах

Перевод К. Чуковского.

Вы, преступники, судимые в судах. Вы, острожники в камерах тюрем, вы, убийцы, приговоренные к смерти, в ручных кандалах, на железной цепи, Кто же я, что я не за решеткой, почему не судят меня? Я такой же окаянный и свирепый, что же руки мои не в оковах и лодыжки мои не в цепях? Вы, проститутки, по панели гуляющие или бесстыдствующие в своих конурах, Кто же я, что могу вас назвать бесстыднее меня самого? Я виновен! Я сознаюсь — сам прихожу с повинной! (Не хвалите меня, почитатели, — к черту ваши льстивые слова! Я вижу, чего вы не видите, я знаю, чего вы не знаете.) Внутри, за этими ребрами, я, загрязненный, задохшийся, За этим притворно бесстрастным лицом постоянно клокочут сатанинские волны, Злодейства и развраты мне по сердцу, Я гуляю с распутными и пылко люблю их, Я чувствую, что я один из них, я сам и проститутка и каторжник И с этой минуты не буду отрекаться от них, ибо как отрекусь от себя?

Законы творения

Перевод А. Сергеева.

Законы творения Для могучих художников и вождей, для молодой поросли просветителей и совершенных поэтов Америки, Для благородных ученых и будущих музыкантов. Все да входят в единый ансамбль мироздания, в слитную истину мироздания, Ничто не должно нарушать законы вселенной, дабы все труды говорили о высшем законе, законе неповиновения. В чем, по-вашему, суть творения? Чем, по-вашему, можно насытить душу, кроме свободы ходить где угодно и никому не повиноваться? Что, по-вашему, я твержу вам на сотни ладов, кроме того, что каждый мужчина и каждая женщина не уступают Богу? И что нет Бога божественнее, чем Вы сами. И что именно это в конечном счете подразумевают все мифы, древние и сегодняшние. И что вы или каждый должны подходить к творениям в свете этих законов.

Уличной проститутке

Перевод К. Чуковского.

Не волнуйся, не стесняйся со мною, — я Уолт Уитмен, щедрый и могучий, как Природа. Покуда солнце не отвергнет тебя, я не отвергну тебя, Покуда воды не откажутся блестеть для тебя и листья шелестеть для тебя, слова мои не откажутся блестеть и шелестеть для тебя. Девушка, возвещаю тебе, что приду к тебе в назначенный час, будь достойна встретить меня, Я повелеваю тебе быть терпеливой и благостной, покуда я не приду к тебе. А пока я приветствую тебя многозначительным взглядом, чтобы ты не забыла меня.

Чудеса

Перевод И. Кашкина.

Ну кто же теперь верит в чудеса? А я вот во всем вижу чудо: Проходя по улицам Манхаттена, Глядя поверх крыш на далекое небо, Бродя босиком по самой кромке прибоя Или стоя под деревом где-то в лесу, Говоря днем с теми, кого я люблю, и по ночам лежа в постели с теми, кого я люблю, Или за столом, пируя с друзьями, Разглядывая незнакомых людей, сидящих напротив в вагоне, Или следя, как пчелы вьются над ульем в летний полдень, Или как стадо пасется в лугах, Любуясь на птиц, или на чудесных стрекоз, Или на чудо заката, или на звезды, светящие спокойно и ясно, Или на крутой, восхитительно тонкий изгиб молодого весеннего месяца; Все это и остальное для меня чудеса, Слитые вместе, и каждое в отдельности — чудо. Для меня каждый час дня и ночи есть чудо, Каждый кубический дюйм пространства — чудо, Каждый квадратный ярд земной поверхности — чудо, Каждый фут в ее глубину полон чудес. Для меня море открывает все новые чудеса: Рыбы — скалы — движение волн — корабли — их команда, — Каких вам еще надо чудес!