Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.

Дикинсон Эмили

Отлив; дневной свет меркнет

(Из стихотворения «Мысли на морском берегу»)

Перевод А. Старостина.

Отлив; дневной свет меркнет, Благовонная морская прохлада надвигается на землю, заливает ее запахами водорослей и соли, А с ними множество сдавленных голосов, поднимающихся из клубящихся волн, Приглушенные признания, рыдания, шепот, Словно доносящиеся от далеких — или где-то укрытых — людей. Как они погружаются в глубину и вырываются на миг на поверхность! Как они вздыхают! Неназванные поэты — художники, величайшие из всех, с дорогими им, но неудавшимися замыслами, Любви безответность — хор жалоб веков — последние слова надежды, Отчаянный крик самоубийцы: «Уйти в безграничную пустыню и не вернуться больше никогда». Так

вперед, к забвению! Вперед, вперед, выполняйте свое дело, погребальные волны отлива! Вперед, наступает твоя очередь, яростный прибой!

О глухой, грубый голос мятежного моря!

Перевод И. Кашкина.

О глухой, грубый голос мятежного моря! Днем и ночью брожу, вслушиваясь в твой шорох, в удары прибоя, Стараюсь понять странный смысл твоих слов (Здесь я просто стремлюсь передать их) — И табуны белогривых коней, что несутся на берег, И широкую улыбку покрытого солнечной рябью лица, И хмурое раздумье, а за ним бешенство ураганов, И неукротимость, своеволье, причуды; Как ты ни велик, океан, твои обильные слезы — о вечном, недостижимом (Что может еще возвеличить тебя, как не великие схватки, обиды и пораженья), — Твое огромное одиночество — ты его вечно ищешь и не находишь: Наверно, что-то отнято у тебя, и попранной вольности голос все звучит и звучит яростно, не слабея, Твое сердце, как большое сердце планеты, закованное бьется, ярясь в твоих бурунах, И широкий разбег, и срыв, и не хватает дыханья, И размеренный шелест волн по пескам — шипенье змеи, И дикие взрывы хохота — далекое рыканье льва (Ты грохочешь, взывая к неба немой глухоте, — но теперь наконец-то доверчиво изливаешь Обиды свои, наконец-то другу в призрачной ночной тишине). Последняя и первая исповедь планеты, Возникающая, рвущаяся из глубин твоей души! Эту повесть об извечной, всеобъемлющей страсти Ты родной поверяешь душе!

Твою звонкогорлую песнь

На восемьдесят третьем градусе северной широты, когда до полюса оставалось расстояние, которое быстроходный океанский пароход, плывущий по открытым водам, покрыл бы за сутки, — исследователь Грили услышал однажды пение полярной овсянки, веселыми звуками оглашавшей безжизненные просторы.

Перевод Н. Банникова.

Твою звонкогорлую песнь средь арктической белой пустыни Я приму как урок, одинокая птица, — ведь и мне, словно гостя, встречать пронзительный ветер, Подступивший трескучий мороз — замирающий пульс, цепенеющий разум, Этот плен ледяной, мою старость (о, стужа, суровая стужа!), Этот снег в волосах, ослабевшие руки, озябшие ноги. Я беру твою бодрую веру, о птица, я буду ей верен; Петь мне не только лето и юг, не только юный восторг и теплые волны прибоя — Недвижный, затертый во льдах, как корабль, я грозной гряде облаков, принесенной годами, С радостью в сердце песню спою.

Йоннондио

Смысл этого слова — плач по аборигенам. Это ирокезское слово, употреблявшееся как имя собственное.

Перевод М. Алигер.

Йоннондио [187] , — ты песня, ты стихи, Йоннондио, — сам звук твой, как псалом Меж пустошей и скал, сквозь зимнюю пургу, Во мне рождает смутную картину; Йоннондио — взглянув на север или запад, Я вижу бесконечное ущелье, Я вижу прерии меж темных гор, Я вижу, как сошлись индейцы на совет, Могучие вожди и старые шаманы В вечерних сумерках клубятся, словно духи (Порода диких чащ и вольных горных круч! Не образ, не стихи, — они придут позднее), Йоннондио, — не став изображеньем, Йоннондио, — навеки исчезают, Стираются и уступают место Растущим городам, и фабрикам, и фермам. Глухой и звонкий звук, как причитанье, На миг возникло в воздухе и мимо Прошло и потерялось навсегда. Йоннондио!

187

Йоннондио (ононтио) — на языке ирокезских племен — «Прекрасная Гора», прозвище, данное индейцами канадскому губернатору Монманьи, имя которого было по-своему понято аборигенами. Уитмен, находящийся под впечатлением индейских имен собственных, придает этому слову свой смысл.

Истинные победители

Перевод Н. Банникова.

Старые фермеры, путешественники, рабочие (пусть сгорбленные — от труда, пусть искалеченные), Старые моряки — много опасных дорог, бурь и крушений у них позади, Старые солдаты — они помнят походы, отступленья, кровавые раны, — Разве мало того, что они уцелели, выжили, — долгая жизнь требует столько упорства! — Они прошли через все испытанья, битвы и схватки — они-то и есть Истинные победители.

Стариковское спасибо

Перевод К. Чуковского.

Стариковское спасибо, — пока я не умер, За здоровье, за полуденное солнце, за этот неосязаемый воздух, за жизнь, просто за жизнь, За бесценные воспоминания, которые со мною всегда (о тебе, моя мать, мой отец, мои братья, сестры, товарищи), За все мои дни — не только дни мира, но также и дни войны, За нежные слова, ласки, подарки из чужих краев, За кров, за вино и мясо, за признание, которое доставляет мне радость (Вы, далекие, неведомые, словно в тумане, милые читатели, молодые или старые, для меня безымянные, Мы никогда не видались и никогда не увидимся, но наши души обнимаются долго, крепко и долго), За все, что живет, за любовь, дела, слова, книги, за краски и формы, За всех смелых и сильных, за преданных, упорных людей, которые отстаивали свободу, во все века во всех странах, За самых смелых, самых сильных, самых преданных (им особую лавровую ветвь, пока я не умер, — в битве жизни отборным бойцам, Канонирам песни и мысли, великим артиллеристам, вождям, капитанам души), Как солдат, что воротился домой по окончании войны, Как путник, один из тысяч, что озирается на пройденный путь, На длинную процессию идущих за ним, Спасибо, говорю я, веселое спасибо! от путника, от солдата спасибо!

Скоро будет побеждена зима

Перевод А. Старостина.

Скоро будет побеждена зима; Скоро ледовые спайки развяжутся и растают. Еще немного — И воздух, землю, волны зальют нежность, цветенье, рост — тысяча форм поднимется Из этих мертвых комьев, из холода, словно из низеньких погребальных курганов. Твои глаза, уши — все твои лучшие чувства, все, что способно познать естественную красоту, Проснется и наполнится ощущениями. Ты увидишь простые зрелища, нежные чудеса земли, Одуванчики, клевер, изумрудную траву, ощутишь раннее благоухание, запах цветов, Землянику под ногами, желто-зеленую иву, цветущие сливы и вишни, Малиновку, жаворонка и дрозда, распевающих песни свои, — порхающую синюю птицу; Такие сцены приносит ежегодная игра природы.

Лучшие уроки

Перевод К. Чуковского.

Брал ли ты уроки лишь у тех, что холили тебя, и восхищались тобою, и во всем уступали тебе? Не брал ли ты мудрых уроков у тех, что отвергают тебя и враждуют с тобой? Или у тех, что оскорбляют тебя и хотят спихнуть тебя с дороги?

Сумерки

Перевод А. Старостина.

Нежные, сладострастные, усыпляющие тени, Солнце только что ушло, яркий свет растворился (я тоже скоро уйду, растворюсь), Дымка — нирвана — покой и ночь — забвение.

Не только сухие сучья с невидимой жизнью

Перевод А. Старостина.

Вы, песни, — не только сухие сучья с невидимой жизнью — (чешуйчатые и голые, подобно лапам орла), Может быть, как-нибудь в солнечный день (кто знает!) какой-то будущей весной, каким-то летом — вы покроетесь почками, Породите зеленеющие листья, прохладную тень, сочный плод, Яблоки и виноград. Вырастут могучие ветви деревьев, — повеет свежий, вольный, открытый воздух, Любовь и вера расцветут, как благоухающие розы.

Без мачт и парусов

Перевод Н. Банникова.

В забытой лагуне, в безымянном заливе, В недвижной унылой воде, у берега бросив якорь, Старый, со снятыми мачтами, седой, израненный, отслуживший, бессильный корабль, После вольных плаваний по всем океанам земли, стал наконец, пришвартован на крепких канатах, Ржавея и плесневея.

После ужина и беседы