Генрих Третий. Последний из Валуа
Шрифт:
И молодой монарх немного поухаживал за мадемуазель Луизой Лотарингской, дочерью графа Водемон, главы младшей ветви правящего дома. Он видел, в какое смятение привел сердце этого полуребенка, благочестивого и скромного, скованного робостью и хорошим воспитанием. Прощаясь, он просит Луизу молиться за него.
Для Генриха пробил роковой час. С каким удовольствием он бы обменял свой польский трон на любое графство во Франции! Он страдал не столько из-за своей эмиграции, сколько из-за того, что оставил позади ненависть и предательство!
Марго, в глазах которой всегда стоял немой укор, была тут, совсем рядом. Генрих не мог
На следующий день приехал Виллекье; он привез подарок короля – «перстни, кольца, цепи и прочие безделушки». Таким образом, Карл, опасавшийся, что в последнюю минуту брат повернет назад, хотел удовлетворить его страсть к драгоценностям. К тому же это был вежливый способ выставить Генриха за пределы Франции. Молодому монарху оставалось последнее испытание – надо было проститься с Марией. Он клянется принцессе, что будет ежедневно писать ей и думать о ней постоянно. Кроме того, уверял Генрих, они расстаются ненадолго. Как только он укрепится на своем троне, он попросит папу римского аннулировать брак Марии с Конде и наденет на ее головку корону Польши, а может быть, и Франции. Обнадежив друг друга таким образом, влюбленные расстаются, чтобы больше никогда не увидеться.
Королева-мать тоже искала возможность отодвинуть момент прощания. Но и ей пришлось расставаться с любимым сыном. Несмотря на свою силу воли и гордость, когда Генрих скрылся вдали, она потеряла сознание.
По мере того как Генрих приближался к немецким землям, он чувствовал, что атмосфера вокруг него становится все более враждебной. Жители этих мест были истовыми лютеранами, и они не могли не питать отвращения к человеку, имевшему самое непосредственное отношение к кровавой резне.
Однако Генрих спокойно добрался до Гейдельберга, города гуманистов, где королю Польши предложил свое гостеприимство наместник, живший в недавно отстроенном замке неподалеку от Неккара.
Это был суровый пожилой человек, с седой бородой и в черном камзоле. В день прибытия гостей он даже не появился, и Генрих ужинал в одиночестве.
Наместник принял короля на другой день. Он пространно и витиевато выражал свое сожаление по поводу парижской резни, после чего подвел гостя к парадному портрету Колиньи. «Перед Вами, – сурово произнес он, – лучший из всех французов, и с его смертью Франция сильно проиграла в достоинстве и безопасности».
Он вспомнил о так называемом заговоре адмирала, резко осудив бессмысленность этой клеветы. Генрих и его спутники беспокойно переглядывались, уже ощущая себя пленниками гугенотов.
Происшествие это имело самые пагубные последствия для переговоров, которые упорно продолжал Лyдовик де Нассау. Генрих не скрывал отвращения, которое у него вызывала мысль о договоре с еретиками, и брат принца Оранского вынужден был удалиться, так ничего и не добившись.
Фульда, цитадель католицизма, где властвовал молодой аббат Валтасар, покровитель иезуитов, позволила путешественникам немного расслабиться. Здесь они пышно отметили Рождество, и всем присутствующим на празднике бросилась в глаза грусть монарха.
Они снова пустились в путь. Пересекая реки, горы и леса, Генрих, несмотря на холод, упорно трудился. Его советники, главным среди которых был герцог Неверский, ехали в одной карете с ним; они обсуждали состояние дел в королевстве и комментировали «Политику» Аристотеля.
С Вильгельмом IV, ландграфом Гессенским, убежденным и пылким протестантом, у Генриха состоялся горячий спор, во время которого сын Екатерины показал себя таким тонким дипломатом, что ландграф наконец воскликнул: «Я не знаком с братьями вашего высочества, но если они столь же мудры, то королева, ваша мать, должна быть самой счастливой женщиной на земле!»
По Саксонии Генриха сопровождает Жан-Казимир, сын предводителя наемников, которые так опустошили Францию. Предубеждение немцев против Валуа рассеивается по мере того, как они лучше узнают Генриха.
Новые подданные ожидали своего короля на границе между Бранденбургом и польской провинцией Пруссией. Их было пятьсот человек, верхом на лошадях разных мастей; одеты они были тоже по-разному, поскольку многие следовали моде своих стран – большинство было с длинными бородами и в турецких одеяниях, некоторые в венгерских или итальянских нарядах. Оружие их было тоже самым разнообразным; приветственные крики смешивались со звуками фанфар.
Вперед выступил епископ и обратился к королю с длинной речью, изобиловавшей преувеличенными похвалами. Месье де Пибрак ответил ему по-латыни, приветствуя день, когда «республика узнала своего короля, а король – свою республику…» Перед королем прошли все сенаторы, после чего кортеж направился к Кракову. Шел снег, и было очень холодно. Французы, одежда которых совершенно не соответствовала такой погоде, стучали зубами.
В Познани все население города вышло встречать монарха. Был устроен великолепный праздник, и все изощрялись в красноречии. Генрих повеселел. Он даже написал своему брату: «Должен признать, что мне предоставляется возможность воздать хвалу Господу за то, что Он послал мне такое королевство». Его спутники радовались меньше: они находили нравы поляков ужасными, климат холодным, помещения грязными, а постели слишком жесткими.
Так постепенно они добрались до столицы; вдали вырисовывались ее деревянные дома, церкви, дворцы и укрепления. Но Генрих не мог тотчас же вступить в город, поскольку еще не состоялись торжественные похороны Сигизмунда-Августа. И только после этой церемонии толпа смогла приветствовать своего нового властелина. Это произошло 18 февраля 1574 года.
Глава 12
Правление, которое длилось сто двадцать дней
(18 февраля – 23 июня 1574)
Коронация состоялась два дня спустя. Для юного монарха это были два горьких дня – достойное предисловие к разочарованиям, ждавшим его впереди. В эти два дня он повсюду наталкивался на препятствия – как при решении важных государственных вопросов, так и в повседневных мелочах.
Казалось, окружающие задались целью ввергнуть французов в уныние. Так, пока король пребывал в перестроенном на итальянский манер дворце в Вавеле, его свита, расселенная хозяевами в самых разных местах, умирала от холода. Пришлось поселить их всех вместе в подсобных помещениях дворца, и они отыгрывались тем, что растаскивали содержимое погребов.