Герцогиня и "конюх"
Шрифт:
Теперь Ягужинский начал кое-что понимать. Он сел против Остермана и, не спуская взора с его лица, произнес:
– - Так, так! Как будто я начинаю понимать вас!
– - Давно бы пора! Итак, императрицу ограничили. Тогда вы и другие обращаетесь ко всем сословиям России и, повторяю, главное -- к войску: "Братцы, караул! Смотрите, православные, что поделали с нашей царицей эти жадные, корыстолюбивые бояре-князья! Они, дав ей корону, лишили ее власти, исконного самодержавия. Неужели вам любо, чтобы вами правили они, а не помазанница Божия --
Ягужинский вскочил и заорал громовым голосом:
– - Ура! Теперь я понимаю ваш гениальный план, Остерман! Вы -- самый умный, самый великий человек!
И, не будучи в силах сдержать свой восторг, Ягужинский сжал Остермана в своих медвежьих объятиях.
– - Ох!
– - простонал великий дипломат.
– - Честное слово, мой друг, вы рискуете потерять во мне мудрого советника, так как задушите меня! Фу-у! Пустите. Экая у вас медвежья сила!!
– - Я... я сейчас пошлю письмо Анне Иоанновне!
– - продолжал неистовствовать Ягужинский.
– - Как вы думаете: ведь надо предупредить ее?
– - Это не мешает, -- серьезно ответил Остерман.
– - Отлично! Позвольте мне здесь, на вашем столе, написать письмо будущей монархине.
– - Пожалуйста.
Ягужинский стал быстро, нервно писать: "Ваше Высочество! Император скончался. Есть полная надежда, что преемницей его станете Вы. Но всесильная партия Голицыных желает с тем выбрать Вас, чтобы власть Вашу царскую ограничить, а себе ее в руки забрать. Но не унывайте, Ваше Высочество, поелику многих имеете Вы преданных себе! Мы повернем дело иначе и возвратим Вам все, что от нас попытаются скрасть. Ваш покорный, нижайший слуга Ягужинский".
– - Так будет хорошо?
– - спросил он Остермана.
– - Отлично. Но торопитесь скорее отправить гонца к ее высочеству, -- ответил Остерман.
– - Почему надо торопиться?
– - Потому что нет сомнения в том, что они поспешат отрезать Москву от Митавы, дабы держать Анну Иоанновну в полнейшем неведении того, что здесь происходит.
– - Вы правы, как и всегда, дорогой господин Остерман!
– - взволнованно воскликнул Ягужинский.
Лишь только закрылась дверь за ним, как из-за портьеры вышел Бирон и изумленно, спросил:
– - Неужели Москва действительно отрезана от Митавы?
– - Безусловно! Я уже получил донесение об этом. Получит ли Анна Иоанновна пылкое послание этого пламенного монархиста, -- и для нее, и для нас это не важно. Но важно и необходимо, чтобы от нас-то она получила инструкции. Поэтому вслед за гонцом Ягужинского должен мчаться наш.
– - Кто же поедет?
– - Вы.
– - Я?
– - удивленно воскликнул Бирон.
– - А как же здесь?
– - Вам делать теперь здесь нечего, ваше место около Анны Иоанновны. Вы все слышали, все знаете. Объясните, растолкуйте ей
– - От меня передайте ей вот эту записку.
Остерман написал:
"Доверяйтесь мне, Ваше Высочество. Принимайте все условия, сколь бы они ни были унизительны. Остерман".
– - Вот, Бирон, -- сказал он, подавая "конюху" письмо.
– - Я надеюсь, что Анна Иоанновна поверит мне. До сих пор Остерман еще никогда не бросал своих слов на ветер.
Бирон взял и поцеловал записку, после чего воскликнул:
– - Остерман, только теперь я вполне уверен, что Анна сделается императрицей! Раз вы написали это -- все кончено. Но как же я прорвусь сквозь кордоны застав?
– - А вот как...
– - И Остерман стал подробно посвящать Бирона в свой хитроумный план.
VIII
"ЗАКОЛДОВАННЫЙ СОН"
Страшная снежная буря при двадцатипятиградусном морозе злобно выла и ревела над Москвой. Это была такая ледяная завируха, какой первопрестольная и не помнила. Суеверным москвичам в завывании ветра чудилось похоронное пение по скончавшемуся от "черной смерти" императору.
Было около часа ночи, когда к заставе, охраняемой часовыми с ружьями, подъехала крытая повозка-сани.
– - Стой!
– - послышался сквозь завывание ветра грозный окрик часового.
– - Кто едет?
Кибитка покорно остановилась перед сверкнувшим штыком, из нее не торопясь, спокойно вышел человек, закутанный в огромную меховую шубу.
– - Ты часовой?
– - спросил он ломаным языком.
– - Да, часовой, -- довольно грубо ответил страж.
– - Где твое начальство? Где господин сержант?
– - резко спросил проезжающий.
– - Там они!
– - указал часовой на освещенные окна небольшого каменного домика.
Проезжий направился туда, но часовой и тут преградил ему дорогу.
– - А вы кто будете? Я не могу пропустить вас туда, -- решительно заявил он.
– - Я -- кто? Я, любезный, придворный доктор и приехал к твоему начальству по распоряжению его сиятельства князя Голицына.
Часовой подтянулся.
– - Коли так...
Незнакомец (это был Бирон) отстранил часового и вошел в караульную.
Тут было нестерпимо жарко, пахло добрым кнастером и вином. За небольшим столом сидели трое офицеров в расстегнутых мундирах. Они весело хохотали и опорожняли стаканы с вином.
– - Что вам угодно?
– - увидев Бирона, вскочил старший из них, наскоро застегивая мундир.
– - С кем имею честь?
– - Я доктор Эйхенвальд, господа офицеры, а явился я к вам потому, что мне надо произвести дезинфекцию... Вам ведь известно, от какой болезни изволил скончаться государь император?
"Доктор" при слове "император" почтительно снял свою меховую шапку.
– - Разумеется, мы знаем, господин доктор: от черной оспы, -- в один голос ответили караульные офицеры.