Германские встречи
Шрифт:
И Ида с Фёдором стали так горячо уговаривать их остаться, что Кляйны согласились.
– Давно вы здесь? – спросил Фёдор.
– Месяц без трёх дней, – ответил Володька.
– Что ж так долго? Мы всего несколько дней были в лагере, а потом сразу на квартиру.
– Федя, это было три года назад. Сейчас порядки уже другие, – сказала Ида.
– Собеседование на немецком языке зовиз'o 16 надо будет проходить. Сдадите?
– Бабушка не сумеет, – сказал Вадик. – У неё что ни спроси: она всё: «Я родился в Одесска область, я родился в Одесска область». Можем уже сегодня возвращаться в Казахстан.
16
так
– Не волнуйся, Вадик, – сказала Ида, – у мамы вызов от отца, у вас от меня.
– Это сейчас не имеет значения.
– Имеет, имеет, – возразила Ида, – раз ваш антраг 17 в алматинском консульстве акцептировали, значит всё в порядке.
– Запомните, ребята! Единственное, чего немцы не любят – это когда врут, – сказал Фёдор. – Вот у нас был на работе случай. Работал со мной напарник – Николай из Камышина. Захотелось ему однажды расслабиться. Он и сказал хозяину, что у него умер отец и отпросился на два дня. Хозяин ему говорит: «Кайн проблем! Мы всё понимаем, примите наши соболезнования. Сегодня вторник? Среда, четверг, пятница… До понедельника вы свободны». Коля обрадовался и все дни пьянствовал. В понедельник приходит как ни в чём не бывало, а его инс 18 бюро: «Так и так, мы навели справки, никто у вас не умирал, вы нас обманули. Вот вам расчёт, и мы позаботимся, чтобы вас нигде больше на работу не взяли».
17
Ходатайство о выезде на ПМЖ в Германию
18
в (нем).
В это время Ида и Жанна накрыли на стол, выдвинутый на середину комнаты.
– Мама, отец! Подходите, садитесь! Вот здесь во главе стола! У нас сегодня необычный день. Редко такое случается. Вадик, ты с Жанной и Мариком с этой стороны садитесь, мы с Федей тут, а вы, – Ида посмотрела на Володьку с Алисой, – вот здесь. Федя, давай, открывай вино, коньяк.
– Ну что, ребята! – сказал Фёдор, разлив вино по бумажным стаканчикам. – Выпьем за случившееся чудо, за воссоединение семьи, произошедшее по Божьей воле. За то, чтобы все теперь были счастливы в одной большой семье!
Выпили – мужчины коньяк, женщины, кроме Иды, которой ещё предстояло ехать за рулём в Гамбург, болгарское вино из красивой бутылки.
– Кушайте, кушайте, – сказала Кляйнам Жанна, улыбаясь блестящими раскосыми глазами. – Берите казы, салями, кабаносси, окорочка. Не стесняйтесь.
Она подала Володьке кружок конской колбасы: красно-серый, едва не чёрный с белыми островками жира. Вкус был необычный. От мяса исходил тонкий аромат, чувствовался перец, тмин, но не это было главным, а сочетание мяса и жира и их вкусовой букет. В общем, Владимир ел казы впервые, и ему понравилось.
– Дети мои, – сказал Готлиб, после того, как выпили по второй и закусили. – Да, теперь вы все мои дети. Цецилия, жена моя, я должен тебе рассказать, как получилось, что я к тебе не вернулся, и ты должна была одна воспитывать нашу дочь. Когда началась война, я сразу отправился в свою часть. До места, где мы стояли, я добрался только на следующий вечер. Часть полка уже ушла на запад. Я поблагодарил Бога, что не опоздал, и меня не объявят дезертиром. Утром ушли и мы. Днём нас несколько раз бомбили и обстреливали с самолётов. Было много убитых и раненых.
В начале июля мы встретили немецкую армию. День был жаркий, воздух горячий. Командир батареи послал меня наблюдать за дорогой. Я с телефонистом залез на церковную колокольню. Видно было далеко. Немцы всё не шли, тревожное ожидание становилась невыносимым. И вот над степью поднялось большое жёлтой облако. А потом оттуда выкатились маленькие чёрные кубики – это были танки. Я говорил телефонисту координаты, он передавал на батарею. Наши пушки стали стрелять. Я поправлял: дальше, ближе. Танки остановились и тоже стали стрелять. За ними ехало целое море мотоциклистов. Они приближались к нам. Когда мимо нас стали свистеть пули, мы спустились вниз и вернулись к своим. Но немцев было очень много, а как только начался бой, прилетели их самолёты. Они делали с нами всё, что хотели, ведь наших самолётов не было видно.
К вечеру мы стали отступать, и они захватили село с колокольней, на которой я сидел несколько часов назад. Мы продержались три дня, но однажды командир батареи послал меня в штаб полка сообщить, что кончились снаряды и нечем стрелять. Я бежал по дороге, кругом всё гремело и свистело. Недалеко от меня, слева и справа, взрывались снаряды. И вдруг рядом со мной что-то громко хлопнуло, и я взлетел в воздух. Потом стало темно… Придя в себя, я увидел много людей в касках и чужих гимнастёрках. Они громко и весело смеялись. Я удивился, как можно смеяться, когда идёт война, хотел встать, но не смог: меня что-то держало и не давало оторваться от земли. Наконец я понял, что смеются надо мной. Я услышал немецкую речь: один солдат говорил, что этот русский похож на бабочку, которую прикололи булавкой к картону. Он подошёл, вырвал из земли штык моей винтовки, которым я был пришпилен к земле, поднял меня и, дав пинка, показал, куда мне надо бежать. Я ничего не слышал, из носа и ушей шла кровь. Меня тошнило. Я шёл как во сне, не зная куда. Чем дальше я шёл, тем чаще попадались мне красноармейцы без оружия, потные и в крови. Вечером пригнали нас на большое поле, огороженное колючей проволокой, где было уже несколько тысяч пленных.
Я сказал себе, что не буду показывать, что я немец. Я хотел разделить судьбу со своими однополчанами. Но прошёл один день, другой, а нас ни разу не покормили и не напоили. На третий день привезли бочку воды. Мы выпили её за десять минут. Наконец, на четвёртый день приехала их полевая кухня. Мы обезумели от голода, потеряли чувство опасности и чуть не перевернули её. Тогда немцы дали очередь, кто-то закричал, и толпа отпрянула. Немецкий ефрейтор, напялил поварской колпак, запускал по локти в котёл волосатые руки и кидал гороховый концентрат прямо в пыль на землю.
Пленные наступали друг другу на пальцы, хватали его и ели прямо с землёй. Немцы смотрели и хохотали. Я крепился из последних сил. Ещё минута, и я тоже бросился бы в драку, но ко мне подошёл офицер и спросил:
– Почему ты не ешь?
Я в это время люто ненавидел немцев и, дрожа от злобы, сказал по-немецки:
– Так кормят зверей, а я не зверь, я человек!
– О! Ты гордый малый и храбрый солдат! Ты мне нравишься! Откуда ты знаешь немецкий?
– Я одесский немец.
Офицер подозвал солдата и сказал ему: «Этого человека накормите отдельно!» У меня не было сил отказаться. Я съел эту ложку концентрата, брошенного в жестяную банку, и понял, что сделал выбор, и назад мне дороги нет.
Я презирал себя за свою слабость, но и товарищи мои стали меня ненавидеть и говорили, что я продался фрицам за жратву. «Зачем удивляться, он ведь и сам фриц», – сказал мой самый лучший друг, телефонист, с которым я сидел на колокольне. Ночью один молодой дурачок пытался меня задушить. И хотя я от него отбился, но понял, что назавтра это попробуют сделать другие. Я не спал оставшуюся ночь и всё думал, как мне быть.
Назавтра нас выстроили посереди лагеря, и вчерашний офицер крикнул: