Гермоген
Шрифт:
«Сказание о князьях владимирских» сообщает, что в 1322 году некий князёк, именем Витянец, бежал из татарского плена и поселился в Жмудской земле [56] у бортника. После смерти Витянца его жену взял за себя его раб, конюх Гедиминик, которому суждено будет стать великим князем литовским. От него и пойдут Гедиминовичи, литовские князья. Внук Гедимина Яков станет польским королём Ягайло, впадёт в ересь, заведёт дружбу с Мамаем. В польско-литовской стороне Гедиминовичи будут силой правящей и получат великий почёт в России при Иване Грозном, в жилах которого текла кровь потомка Гедимина—Витовта. Со стороны матери его предками также были литовские выходцы Глинские. Сохранились
56
...Жмудской земле... — Жмудь (Жемайтия) — древнелитовская историческая область на северо-западе Литвы. С начала XV в. объединена с Литвой.
Удивительно ли, что при нём особым почётом пользовались потомки литовских князей — Мстиславские? Иван Мстиславский женился на племяннице царя и тем вошёл в близкое с ним родство, стал кравчим (важная должность при дворе, возлагавшая ответственность за государев стол). Позже он вместе с Никитою Романовичем (родителем Романовых) станет спальником и мыльником при государе, войдёт в новое родство с царём, вступив в брак с двоюродной сестрой жены Ивана Грозного Марии Нагой. С той поры и станет Мстиславский и первым вельможей при дворе, и первым воеводой.
Такой уж была судьба этого человека. Не обладая ни государственным умом, ни военными дарованиями, он и его потомки во все времена оставались первыми после царя людьми в державе. И даже после тяжкой измены Мстиславских в годы Смуты, когда он будет проклят патриархом, при Романовых Мстиславский вновь получит статус первого вельможи.
Видимо, у судьбы есть свои фавориты, и эта избранность накладывает отпечаток на облик человека. Мстиславский и по виду был тузом. В осанке важность и вельможное достоинство, и только взгляд больших бараньих глаз казался смиренным. А так как Мстиславский не ввязывался ни в какие боярские свары, то и репутация у него была человека смирного. И когда заходила речь о том, чтобы ему наследовать престол, он махал руками: «Какой я царь! Выберете царём — уйду в монастырь!» Видимо, он искренне опасался царского венца. Но дальнейшие события покажут, что в душе его в такие минуты происходила борьба. Не случайно он станет крамолить против Шуйского, не случайно спустя годы согласится возглавить «семибоярщину». И никто не знал, что скрытный Мстиславский в душе прямил польской династии. И когда придёт Смута, станет склонять бояр призвать на Русь польского Владислава.
Словом, этому человеку суждено будет играть роковую роль в судьбе предаваемой им родины — во славу родины своих прародителей.
Это предательство началось ещё при Шуйском. «Смирный» Мстиславский, пренебрегая присущей ему осторожностью, решился пригласить к себе на пир воинственных противников нового царя. И это в день святой Троицы, когда солнце проливало на людей свои благодатные лучи и всё, казалось, дышало любовью, согласием. Хоромы князя были украшены цветами и зелёными ветками, согласно церковной традиции. Сами хоромы под стать царским, отделаны снаружи искусной затейливой резьбой. Потолки убраны слюдой с резными фигурами из жести и серебра. Окна и двери комнат украшены резьбой. Полы вымощены «дубовым кирпичом» (что-то вроде современного паркета). Шкафы, сундуки, подоконники, согласно обычаю, покрыты зелёными ветками и цветами.
Но нет в хоромах Мстиславского праздничного духа, хотя на дубовых столах дорогие вина, все виды русских рыб, пироги и маковые коржики.
И сами бояре имеют вид важный и торжественный. Под общий лад подстраивается и князь Иван Хворостинин, некогда любимчик самозванца. В модном польском камзоле, бороды ещё нет, но усики пробивались. Он, видимо, и не догадывался, что они придавали его неправильному белобрысому мальчишечьему лицу что-то комическое. Хоть и молод, а не упускает случая кольнуть маститого князя Василия Голицына:
— Как ныне, князь Василий, ужели ваша душенька не ликует, не радуется? Погубили лучшего из государей, щедрого, милостивого, посадили своего царя. Отчего же вид такой постный?
Князь Голицын и в самом деле имел вид нерадостный. В его небольших глазках не было обычного лукавства. Они глядели хмуро, сановитая осанка как-то обмякла. В выражении лица заметна неуверенность и озабоченность.
— Ты верно сказал, князь Иван, хоть и молод ещё указывать старшим. Ныне словно бы не радостная Троица, а Великий пост на дворе, — заметил дьяк Сунбулов [57] . Был он известным коварником, люто ненавидел Шуйского и в скорое время станет одним из главарей мятежа. Высокий, сутулый, лицом походил на татарина.
57
Сунбулов Григорий Фёдорович.— В 1607 г. вместе с Ляпуновыми присоединился к Болотникову, но позже помог Василию Шуйскому отбросить Болотникова от Москвы. Был воеводой в Рязани. В 1609 г. требовал низложения Василия Шуйского, потом поддерживал королевича Владислава.
Князь Роман Гагарин бросил на него взгляд, исполненный снисходительного презрения (Сунбулова он считал выскочкой), сказал:
— Беда ныне настигла всех. Об этом и станем говорить. Только ещё собралась Русь при «Димитрии» выбраться из тьмы кромешной на светлый путь, только ещё иноземный капитал начал оказывать нашей державе своё дружество, как новый царь всё отменил. И застит нам ныне свет. Станем ли терпеть? Или мы уже не бояре на своей земле? Или удел Руси — убогие деревянные застройки, жалкая утварь, немощёные улицы да губительные пожары?
Голоса разом стихли. Этим людям нужен был новый мятеж, потому что при таком скупом царе они не ожидали для себя никаких выгод. А заморские негоцианты хоть и не свой брат, да посулы им, боярам, сулили всякие. И почему бы им, боярам, не стать компаньонами кестнерам и фишерам? А ежели ссуда нужна, то в Русском государстве казна была богатой. А царь Василий всё скупится. Ни себе, ни людям.
Так думали многие бояре. И, собравшись вместе, они подбадривали друг друга, хотя и трусили в душе.
И вдруг громко и резко заговорил до того хмуро молчавший боярин Михайла Салтыков:
— И кому вы, честные бояре, думаете служить и прямить? Берёте вы на себя дело, не рассудя московского обычая. Или русский человек станет жить без царя? Он скажет: «Не знаю никаких бояр, а знаю, своё крестное целование».
— Михайла Глебович, или мы забыли крестное целование Димитрию!!! — воскликнул с наигранной пылкостью Хворостинин.
— Э-э-э! — отмахнулся Салтыков. — Станет ли народ присягать тушинскому царику?.. Опять смута выйдет.
— А сам-то ты что думаешь?
— А по мне так надо положиться на королевскую милость... Станем бить ему челом, дабы дал нам на царство сына своего Владислава...
— Ты, боярин, один думал или с кем ещё? Под Москвой «Димитрий», а в Москву станем просить Владислава? Сигизмунд сочтёт это за великую обиду...
— Ежели Сигизмунд не мешкая пойдёт к Москве, тушинский царик не станет спорить. Ему довольно будет и Северской земли... — настаивал Салтыков.
— Не будет на то нашего боярского согласия, — угрюмо возразил Крюк-Колычев. — Слава Богу, мы ещё сами хозяева в своей державе. И на поклон к ляхам русские люди во веки веков не ходили... Или наши князья Голицыны не знатного рода? — продолжал он, помолчав. — В их жилах течёт и кровь древних Рюриковичей, и литовского Гедимина...