Гермоген
Шрифт:
Скорбя при мысли о многих бедствиях, постигших державу, Гермоген, однако, верил, что повсеместное ожесточение было более временным, нежели сущим. И когда надо было вразумить Неверов, он приводил слова из послания римлянам апостола Павла: «И не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что воля Божья благая, угодная и совершенная».
Чад своих церковных Гермоген часто укреплял словами из Евангелия: «Они отломились неверием, а ты держишься верою». Иных увещевал, на иных накладывал епитимью. Но случалось, и предавал проклятию.
И многих он в то ужасное время спас своим чадолюбием и нищелюбием. На трапезы свои он звал всяких людей, не отвергал и злодеев. Не уставал оделять из скудной казны своей и нищих и ограбленных, так что и сам впал в крайнюю нищету.
В эти годы им было написано множество грамот к народу. Сначала они носили увещевательный характер и были адресованы тем, кто пристал к мятежникам и после 17 февраля бежал в Тушино. То были слова боли и недоумения, воззвание к душе человеческой, написанные столь красноречиво, что Гермогена называли «вторым Златоустом».
«Ко всем прежде бывшим господам и братиям и всему священническому и иноческому сану, и боярам и окольничим, и дворянам и дьякам, и детям боярским и купцам, и приказным людям, и стрельцам, и казакам, и всяким ратным и торговым и пашенным людям, бывшим православным христианам всякого чина и возраста же и сана, ныне же из-за грехов ваших против нас обретающихся, не знаю, как вас и назвать — недостаёт мне слов, болезнует сердце моё, и всё внутри у меня терзается, и все суставы мои содрогаются. И плачу, и говорю, и рыдаю: помилуйте, помилуйте, братья и чада единородные, отпадшие от своих душ и родительских, от жён своих и чад, от сродников и друзей, появитесь, вразумитесь и вернитесь!»
Назвав мятежников «бывшими православными христианами», Гермоген умоляет их, однако, обратить взор к родному достоянию, ставшему добычей врага:
«Узрите отечество своё, расхищаемое чужаками и разоряемое, и святые иконы и церкви поругаемые, и неповинную кровь проливаемую, которая вопиет к Богу, словно кровь праведного Авеля, прося отмщения. Вспомните, на кого воздвигаете оружие? Не на Бога ли, сотворившего вас, не на жребий ли великих чудотворцев и Пречистой Богородицы, не на свою ли единоплеменную братию? Не своё ли отечество разоряете, перед которым многие орды иноплеменных изумлялись, а ныне вами же попираемое и ругаемое?..»
Почему эти грамоты достигали своей цели и многие крамольники да и просто заблудшие овцы возвращались в Москву и просили царя отпустить им их вину? Да потому, что они указывали путь к спасению; Гермоген находил слова, которые западали в сердце, будили совесть, укрепляли дух. Он по-прежнему оставался для них пастырем.
«Не бойся, малое Моё стадо, поскольку благоизволил Отец Мой дать вам царство. Если и среди многих волн люто потопление, но не бойтесь погрязновения, поскольку стоим на камени веры и правды. Пусть пенится и бесится море, но Иисусова корабля не может потопить, и не отдаст Господь на поношение уповающих, ни жезла на жребий Свой, ни зубам вражиим рабов Своих, но сохранит нас, как хочет святая воля Его!»
Свои воззвания Гермоген подкреплял решениями освящённого собора и обещанием царских милостей. Тут была продуманная стратегия борьбы за отпадшие от церкви души.
«Заклинаю же вас именем Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа отстать от такого начинания, пока ещё есть время к покаянию, да не до конца погибнете душами вашими и телами. А мы, по данной нам благодати Святого Духа, обращающихся и кающихся восприимем и о прощении вашего согрешения, вольного и невольного, общим советом, соборно, с возлюбленными единомысленными нашими российскими митрополитами и архиепископами и епископами и со всем освящённым причтом молить должны Бога и о провинностях ваших. И у государя прощения испросим: милостив он и не памятнозлобив и знает, что не всё по своей воле всё это творят».
Первое время его грамоты не имели успеха, хотя каждое слово в них било в набат, сзывая народ стать за отечество. Но в это время в Москве начинался голод. Народ толпами уходил в Тушино, чтобы не умереть с голоду.
Немало было и таких, кто подбивал народ к бунту. Они выходили на улицы и площади с криками:
— Долго ли нам терпеть царя злосчастного?! От него терпим голод.
Тем временем в Москву вернулся главный заводчик смуты князь Гагарин и с ним несколько мятежников, отставших от Вора. Имел ли он душу, как писал Карамзин, или княжеская честь одолела мятежный порыв, но князь принёс царю Василию свою повинную голову и сказал не без вызова:
— Отпустишь мне мои вины или не отпустить — твоя воля. Но лучше умереть на плахе, нежели служить бродяге гнусному.
Василий помиловал его. Гагарин вышел к собравшемуся народу и объявил:
— Тушинский царик — настоящий вор. Он творит волю литовского короля, который хочет истребить православную веру...
В толпе раздались злодейские голоса:
— Это он по указке Василия говорит...
Гагарин услышал, спокойно возразил говорунам:
— Вернулся я в Москву своею волей и вас заклинаю именем Божьим не прельщаться дьявольским обманом, не верить тушинскому злодею. Он орудие ляхов, желающих гибель России и святой церкви...
— Да как же нам одолеть злодеев?
— Или не говорят у нас на Руси: «Когда весь мир дохнет, то временщик вздохнёт»? Или не так?
— Так, так, батюшка-князь!
Окончательно приободрились москвитяне, когда Гагарин рассказал, что Тушинский стан в сильной тревоге, что в Новгород пришли шведы и отбили прочь литву, что шведы соединились с россиянами и князь Скопин-Шуйский ведёт их к Москве, громя мятежников...
Куда делись печальные лица? Радостным восклицаниям не было конца. А тут подоспели ещё и «перелёты», устыдившиеся своего бегства к Вору. Они славили воззвания Гермогена и говорили, что люди читают их со слезами и чают вернуться в Москву. Люди укрепились в своей верности царю Василию.
30
Гагарин сказал правду: у тушинцев были все основания для тревоги. Юный князь Михаил Скопин-Шуйский, назначенный царём Василием главным воеводою, сумел в срок сравнительно короткий убедить шведского короля Карла и его воевод оказать помощь России и начать вместе с русским войском поход против ляхов и мятежников. Дело это было нелёгкое. Молодому воеводе надо было ополчить на врага всю Северо-Западную Русь, чтобы у шведов не сложилось впечатления о слабосильности русского войска и силе ляхов и мятежников.