Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу
Шрифт:
ром международного значения. Русско-прусское сближение вызвало недовольство Наполеона III, усердно разжигаемое Англией, стремившейся к ухудшению отношений между Францией и Россией. На горизонте, казалось, замаячила тень новой антирусской коалиции Франции и Англии, а может быть, и Австрии. Это уже было гораздо более по вкусу белым. Из уст в уста передавалась весть, будто на каком-то приеме в Тюильрийском дворце сам император Наполеон сказал князю Чарторыскому одно, но столь многозначительное слово: «Durez!» («Держитесь!»)
Правительства Франции, Англии, а тем более участницы раздела Польши — габсбургской Австрии не были заинтересованы
Надежда на помощь западных заступников сыграла немалую роль в изменении позиции белых в отношении восстания. Но еще большее значение имел сам факт усиления восстания и боязнь того, что оно приобретет характер социальной революции. Белые начали прощупывать почву для присоединения к восстанию. Они, по собственному их свидетельству, руководствовались «наполеоновским принципом»: «чтоб овладеть движением, надо стать во главе его». Руководящий орган белых в Королевстве Польском — Дирекция выдвинула проект создания коалиционного повстанчеокого правительства из представителей Центрального национального комитета и Дирекции на паритетных началах.
Но позиция Дирекции определялась не только евоекорыстными расчетами лидеров белых. Те па-
триотически настроенные представители шляхты и интеллигенции, которые до сих пор шли за Дирекцией, были удивлены и возмущены ее отношением к восстанию. Они требовали присоединения к восстанию,' роспуска самостоятельной организации белых и, не дожидаясь общего решения, сами включались в повстанческую деятельность. Дирекция все более лишалась опоры. Завязанные по ее инициативе переговоры о создании «общенационального фронта» были попыткой спастись от полного политического краха и компрометации.
После отъезда Временного Национального правительства из Варшавы Бобровский стал руководителем вновь созданного органа — Исполнительной комиссии. Состав ее менялся, но в основном в нее входили представители умеренных во главе с Гиллером. Не сумев воспрепятствовать началу восстания, они пытались теперь, вновь войдя в состав руководства, воздействовать на его политику. Но численное превосходство умеренных в Исполнительной комиссии, а затем и в воссозданном в 20-х числах февраля Временном Национальном правительстве не отражало действительного соотношения сил. За находившимся в меньшинстве Бобровским стояла реальная и надежная сила — демократическая и по составу и по духу организация Варшавы. Идти на прямой конфликт с Бобровским Гиллер и его присные не решались. В результате и в восстановленном Временном Национальном правительстве, несмотря на формальное равенство всех его членов, Бобровский сохранял реальные права главы, «премьер-министра».
Но на первый взгляд для возникновения конфликтов в новом повстанческом руководстве и не было причин. По единодушному решению были приняты меры для прекращения затянувшейся интермедии — диктатуры Мерославокого.
Сначала диктатор не спешил на поле боя. Когда дальнейшие отсрочки стали уже
дом и одно за другим —7(19) и 9(21) февраля — потерпел два тяжелых поражения в боях под Кши-восондзем и Новой Весью. Отряд был разбит, диктатор скрылся за границу и никаких вестей о себе не давал. Нечего говорить о том, что никакого общего военного руководства (а ведь в этом и был смысл его назначения на пост диктатора) Мерославский восстанию не дал.
В отрицательном отношении к Мерославскому были едины оба политических полюса Временного Национального правительства. Разница заключалась в том, что для Гиллера Мерославский был неприемлем потому, что с его именем шляхта безосновательно связывала свой страх перед социальной революцией, и отстранение Мерославского от диктатуры было необходимым условием достижения соглашения с белыми. Бобровский же знал истинную цену «демократизму» Мерославского, считал его честолюбивым демагогом и пустозвоном, вредным для движения в политическом отношении и бесполезным в военном.
Правительство приняло решение, что если до 24 февраля (8 марта) Мерославский не появится вновь на поле боя, считать декрет о его диктатуре аннулированным.
То, что присоединение белых к восстанию было по душе политически близким им умеренным, вполне понятно. Но неожиданным кажется положительное отношение к этому Бобровского, который вступил в переговоры с Дирекцией.
Бобровский не мог не приветствовать ликвидацию самостоятельной партии белых и ее до сих пор противодействовавшего восстанию политического центра. Он видел несомненные плюсы в возможности привлечь для нужд восстания значительные материальные ресурсы белых. Но он понимал, какую опасность таит в себе для политической линии восстания присоединение этих новых «союзников», и занял в переговорах с Дирекцией твердую позицию, добиваясь, по существу, ее полной капитуляции.
В своем письме Падлевскому в ночь с 22 на 23 февраля (с 6 на 7 марта) он, сообщая о том, что
придется «торговаться» с Дирекцией, и раскрывая причины изменения ее позиции, делал вывод: «Конечно, нужно принять эту помощь; отталкивать нельзя и глупо; только следует вести себя осторожно, потому что по мере их содействия будут увеличиваться также и требования их».
Допустить белых в состав фронта сил, объединившихся для борьбы за независимость, но не дать им возможности овладеть руководством движения, сохранить выработанный политический и социальный курс — такова была намеченная Стефаном Бобровским стратегическая линия.
Была ли она правильна? Несомненно, что блок с белыми осложнял задачу развертывания широкого массового движения и дальнейшей демократизации восстания, но в сложных условиях повстанческой борьбы 1863 года, развертывавшейся под знаменем национальной независимости, он был неизбежен и необходим. Его серьезные минусы могли в значительной мере нейтрализовываться в условиях, когда руководящую роль в этом блоке играли революционные демократы. Так оценивал, в частности, эту проблему Энгельс, когда по поводу диктатуры Лянгевича, о которой нам предстоит далее говорить, писал Марксу 8 апреля 1863 года (н. ст.): «Какая партия первой нарушила соглашение о союзе, абсолютно необходимом для успеха восстания, трудно установить».