Герои должны умирать
Шрифт:
– Неплохо. Но у нас имеется оружие лучше. У этого ножа блок питания слишком мал и недолговечен. Старую одежду можете сдать в мусоросборник – кладовщик вам выдаст новую форму.
– Но я же не числюсь на станции?
– Это мелочь, со станционным начальством я договорился, – скупо улыбнулся Мюллер.
Грег быстро переоделся и рассовал по карманам то, что уцелело после неудачной корринской операции. Он думал, что формальности с выпиской из госпиталя займут много времени, но, как оказалось, его сопровождающий уже всё оформил заранее. Шумскому только и оставалось, что приложиться к считывателю,
Они шли коридорами, знакомыми Грегу по неудавшемуся побегу. Из этого выхода он выбрался после долгих плутаний, в этом месте расправился с патрулём, а вот здесь… Караульная будка оказалась на месте. И в ней по-прежнему, как и три недели назад, находился сержант Упырь. Мало того, он даже сидел в этой же позе, задрав ноги на панель управления. И так же, как и три недели назад, абсолютно не замечал ничего, что делалось вне стен крохотной караулки.
Не воспользоваться такой возможностью было чистым смертным грехом. Грег нащупал в кармане крохотную слезоточиво-дымовую шашку – такими он иногда пользовался при посещении банковских учреждений. Эта шашка уцелела среди прочего немногочисленного "оборудования" и сейчас могла пригодиться как нельзя кстати. Грег сказал:
– Господин майор, можно я на пару секунд наведаюсь к старому знакомому?
Мюллер, которому Гриз рассказал о злоключениях Шумского на гауптвахте, глянул в окно караулки, сложил "два и два" и усмехнулся.
– В армии нет вопроса "можно", есть "разрешите". Я разрешаю. Только быстро.
– Да я мигом!
Металлическая дверь в караулку открывалась наружу, поэтому Грегу пришлось вернуться обратно по коридору и прихватить небольшой инструментальный шкафчик – видимо в повседневной жизни он использовался как хранилище спецодежды и инструментов. Шумский же придумал ему другое предназначение – он положил шкафчик боком на пол. Теперь при попытке открыть дверь, шкаф её блокирует.
И только после этого он подошёл к окну караулки и забарабанил кулаком в бронированное стекло.
– Эй, Упырь, это не твои мозги я нашёл в коридоре? Маленькие, коричневые и воняют настоящим дрэком! И выглядят так же!
Сержант чуть не свалился со стула – сначала от неожиданности, затем от бешенства, когда увидел Шумского.
– Да я тебя…
– Открой дверь, открой! – широко улыбнулся Грег.
Упырь замер – он слишком хорошо помнил, насколько сильны прямые правой "этого выскочки". Поэтому вместо двери он приоткрыл переговорное окошко и собирался вывалить на голову нахального солдата поток брани. Грег сжал пальцами шашку и зашвырнул её внутрь караулки через щёлочку, любезно открытую сержантом.
– Ты, сопляк…
Больше Упырь не успел сказать ничего, потому что сработал таймер шашки. Раздался негромкий хлопок, и небольшую караулку моментально затянуло полупрозрачным, едким дымом. Сержант закашлялся и бросился к дверям, презрев опасность получить снова "прямой правый" в челюсть. Но дверь, предусмотрительно заблокированная Грегом, не желала открываться шире, чем на ширину ладони. Будь Упырь дистрофиком, даже в этом случае ему не удалось бы протиснуться в узкую щёлочку, а он был комплекции немаленькой. Сколько он ни пытался открыть дверь, та не поддавалась. И чем больше скапливалось газа внутри караулки, тем сильнее становились ругательства. Вскоре вонючий дымок стал просачиваться в коридор.
– Думаю, нам лучше побыстрее покинуть это место, – спокойно заметил майор. – Всё-таки может сработать пожарная сигнализация, тебя потом снова упекут на "губу", мне придётся тебя вытаскивать…
Грег, благодарный офицеру, что тот выражает заботу о солдате и никак не реагирует на его выходку, припустил вперёд. А из коридора им вслед неслись ругательства и кашель.
Уже в космосе, когда корабль отчалил от станции, майор поинтересовался:
– Скажите, Шумский, почему вы грабили банки? Неужели в вас настолько сильны криминальные наклонности? Если да, то хочу предупредить сразу: в моей роте места мародёрам и ворам нет. Чтобы не было недоразумений в дальнейшем, поясняю: вор, когда его найдут, отдаётся на суд товарищей. Как свидетель, могу рассказать, суд достаточно немилосердный. Мародёра же расстреливают на месте безо всякого суда. Впрочем, это относится только к роте спецотряда и ещё нескольким – во многих полках Легиона мародёрство, напротив, даже поощряется и объявляется законным бонусом.
Грег слышал абсолютно полярные истории про нравы и обычаи Легиона, а потому не удивился. Майор Мюллер, постукивая пальцами по столу, изучающе смотрел на собеседника.
– Извините за назойливость, но куда девались те деньги, которые вы выручали за украденные драгоценности? В деле, составленном полицией многих планет, об этом не сказано ни слова. Только перечень ваших… похождений. Если я лезу не в своё дело, скажите прямо, и я больше никогда не затрону этой темы. Просто хочу лучше узнать человека, которому мне придётся доверить свою жизнь. Я лишь хочу понять, что вас толкало на новые преступления, ведь даже после одного… гм, посещения банка, вы были обеспечены на всю жизнь.
Грег внимательно посмотрел на майора, вздохнул и, помявшись, сказал:
– Ну-у, видите ли… деньги у разных людей. У них банкиры отбирали последнее… а я возвращал.
Брови майора поднялись, а глаза заметно округлились.
– Ты хочешь сказать, что тысячи и миллионы… – он от изумления забыл о подчёркнуто-вежливом обращении "на вы".
– Ага, – улыбнулся Грег, – я их раздавал.
– То есть… как раздавал? Просто говорил "кому нужны деньги"?
– Практически слово в слово, – улыбнулся ещё шире Грег. – Видимо, я родился не в своё время. Мне бы в древние века, когда жили благородные разбойники и настоящие революционеры.
Судя по всему, майор не нашёлся что сказать, только хлопал глазами, пытаясь поверить в то, что сидящий перед ним человек действительно РАЗДАВАЛ огромные деньги.
– Я столкнулся с порядками, заведенными банковской системой, ещё в юности, когда отец моего друга покончил самоубийством. Он не смог отдать кредит банку "Имперский стандарт". После его смерти мать друга была вынуждена уехать колонизировать новооткрытый мир по направлению банка. Пашка мне написал несколько сообщений, а потом пропал. Говорили, что колония оказалась нежизнеспособной, а что стало с колонистами, никто не объяснил. Больше я о Пашке ничего не слышал.