Герои пустынных горизонтов
Шрифт:
— И все-таки вы политик. Для вас это все просто. А я — да прежде всего, как я могу попасть сюда?
Мак-Куин и Везуби засмеялись, как будто Гордон сказал что-то очень смешное. — Как все сюда попадают, — сказал Везуби, и они оба опять засмеялись.
— А, я понимаю, о чем вы! — сказал Мак-Куин, переходя на деловой тон. — Но это же очень просто. Среди членов палаты есть достаточное количество путаников и дураков, — признал он с гримасой отвращения. — В ряде случаев просто необходимо произвести замену. Дайте мне два-три месяца сроку, Гордон, и я проведу вас в палату в порядке дополнительных выборов. Дайте мне полгода, и я посажу вас на министерскую скамью.
Гордон улыбнулся богатству раскрываемой перед ним перспективы.
— Что, не верите? — с вызовом переспросил Мак-Куин.
Гордон выразительно пожал плечами. — Нет, почему. Я знаю, что политика основана на махинациях…
— Вот и ошибаетесь. Никаких махинаций я производить не собираюсь. Наша лейбористская партия распадается на два лагеря. С одной стороны — отжившее поколение, сухостой, С другой — молодая поросль, которая еще только набирает силы. Эти вас примут с распростертыми объятиями.
— Просто так?
— Вы слишком все осложняете. Да, просто так! Прав я, Везуби?
— Совершенно правы, старина.
— А вообще говоря, — продолжал, Мак-Куин, — в вас есть то счастливое сочетание респектабельности и бунтарства, которое делает вас приемлемым для любой стороны. Вы прирожденный фаворит, Гордон. Победа вам обеспечена заранее.
— Гордон, не зевайте! Ловите его на слове, — вскричал Везуби. — Это не шутка. Он и в самом деле может сделать то, что говорит.
Гордон поднялся. Он пожал Мак-Куину руку (стараясь, чтобы жесткая от угольной пыли ладонь шотландца почувствовала силу его натертых верблюжьим поводом пальцев) и сказал: — Не сомневаюсь, что вы все можете, Мак-Куин, все, кроме одного: уберечь мою личную свободу, которую я неизбежно должен буду здесь утратить. Ведь вы и сами — раб; вы только этого не сознаете. Впрочем, тут нет ничего позорного. Я тоже был рабом своей идеи. Вот если вновь наступит для меня пора компромисса (а я все ясней и ясней предвижу это), что ж, может, я и приду к вам, А до того я хочу воспользоваться обещанием Везуби дать мне полное и всестороннее политическое образование. Это прежде всего. Так что пока до свиданья, — и он пошел к выходу, не дав Мак-Куину времени ответить.
Везуби поспешил за ним и предложил тотчас же свести его еще с одним членом парламента, консерватором, чье влияние могло оказаться очень ценным для урегулирования арабского конфликта. Но Гордон шел не останавливаясь, шаги его гулко отдавались в коридоре, мощенном желтыми потрескавшимися плитами, и на все уговоры Везуби он твердил одно:
— Нет. Нет. Нет. Не будем возвращаться к этому.
Везуби настаивал: — Но если вы хотите помочь вашим друзьям, Гордон, нужно непременно заручиться для начала чьей-нибудь поддержкой. У этого консерватора большие связи и среди военного командования, и в средневосточном отделе Интеллидженс сервис. Человек он честный и вполне порядочный. А кроме того, он знает Фри-мена и терпеть его не может. С этого и можно начать.
— А я ничего не хочу начинать, — сказал Гордон, задержавшись в дверях и словно вбирая в себя ясный свет дня. — Я хочу все кончить! — Он стал спускаться со ступеней. — Могу подвезти вас, садитесь на багажник.
— Нет, спасибо, — ответил Везуби. — Поезжайте один, только будьте осторожны…
Мак-Куин подошел и остановился за спиной Везуби. Глядя вслед удалявшемуся Гордону, он усмехнулся и сказал: — Каленый орешек, а Вез? Умен, хоть и с заскоком. Вы его не упускайте из виду. Он образумится немного спустя.
Но немного спустя Гордон стал жаловаться Везуби, что все слишком затягивается. — Нельзя ли собрать ваших политиков в одно место — так, чтобы я мог поговорить со всеми сразу? И по существу дела.
— А в чем, по-вашему, существо дела? — спросил Везуби.
— Во всяком случае не в этом, — сказал Гордон, указав на ворох газет, книг, журналов и брошюр, которыми был завален отведенный ему стол в кабинете Везуби.
— Можно подумать, что вас кто-то гонит, Гордон, — сказал Везуби. — Что вам не терпится? Зачем такая спешка?
— Вы говорили — две недели…
— Две недели — это для общего ознакомления. Я не ожидал, что вы станете так углубляться, так докапываться до того, что вы называете существом дела. Не торопите меня. Вы перезнакомились со множеством людей. Наблюдали на множестве примеров партийную политику. Человек только что начал регулярно читать газеты, а хочет, чтобы ему на все был дан ответ в двух словах. Это невозможно.
— Просто я вошел во вкус.
— Я хотел бы знать, что вам уже стало ясно, Гордон. К чему вы успели прийти?
— Мне ясно, что пока там капитализм, социализм, коммунизм или эта ваша социал-демократия выйдет победителем в борьбе, вы все передеретесь насмерть. Хотел бы я знать прежде всего, как вы сумеете разрешить для себя ту мировую дилемму, перед которой все ваши местные парламентские перебранки гроша ломаного не стоят?
— Эврика! — вскричал Везуби и ударил по столу хрупким кулаком интеллигента.
— Ну, вот что, — сказал Гордон. — Если вы не можете собрать вместе всех ваших политиков, тогда устройте мне встречу с одним американцем и с одним русским. Это мне необходимо.
— Пол'yчите все, что вам требуется, — пообещал Везуби шутливо, но с оттенком торжества. — Только дайте мне еще немного сроку.
— Ладно. Я съезжу домой на неделю-другую, — сказал Гордон и встал, чтобы без промедления пуститься в путь.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Он пожалел о том, что приехал, как только переступил порог и вокруг него сомкнулась тишина, присущая этому дому. Чопорно тикали часы, за окнами позвякивала капель, шлепаясь на дорожки, на черепицу крыш, на каждую подставленную ладонь.