Герои пустынных горизонтов
Шрифт:
— Привет, старина! — раздалось в гостиной, и Гордон увидел знакомую сухопарую, сугубо английскую фигуру.
Его рукопожатие было сердечным и дружеским, его улыбка — неотразимо благожелательной. Пошли расспросы: как Гордон себя чувствует в гнусном английском климате, как ему живется вдали от пустыни, без долгих голодовок и бешеных скачек на верблюде, без кровавых столкновений?
— Жаль, что мы должны были все это отнять у вас, — вздохнул он.
— Садитесь, Фримен, — сказал Гордон, указывая на кретоновый диванчик у камина. Обмен банальностями был между ними ни к чему, а потому Гордон сухо заметил: — Поскольку вы все это у меня отняли, теперь, надо думать,
— Ну, свои сложности есть всегда и во всем; но согласитесь, Гордон, что мы в общем справились неплохо. Заслуга генерала, разумеется! — Улыбка расплылась еще шире, намекая на истину, которую Гордон знал и которую сам Фримен знал тоже.
— Не пройдет и полугода, Фримен, как в пустыне вспыхнет новое восстание, еще более бурное.
Гордон сам удивился своим словам, удивился той уверенности, с которой он определил срок этого нового восстания.
Но Фримен и бровью не повел. — Мы, значит, поддерживаем связь со старыми друзьями?
— Ничего подобного.
— Тогда что же это — догадка? Или, может быть, интуиция?
Гордон пожал плечами. — Я догадками не занимаюсь.
— К сожалению, Гордон, должен вам заметить, что вы ошибаетесь. За последние несколько месяцев мы с генералом немало потрудились для упрочения мира. Выработан новый план расселения племен, поддержания порядка в окраинных районах, облегчения налогового пресса; предусмотрен новый договор о нефтепроводе и проведена телефонная линия в Истабал, к Хамиду. (Вот это был ход!) С племенами — с их вождями во всяком случае — у нас теперь полный контакт, а Хамид активно с нами сотрудничает. Правда, вмешательство бахразских властей мы теперь стараемся свести к минимуму; так что тут вы отчасти преуспели, Гордон. Но в конечном счете племена и Бахраз постепенно придут к сотрудничеству на самом высоком уровне, а полицейский контроль с его устарелыми и жестокими методами будет ликвидирован. Теперь ведь все контролируется с воздуха. Так что если бы даже Хамиду вздумалось восстать, ему не с кем будет сражаться. Разве только с самолетами. А это, вы сами понимаете, довольно безнадежно. Из вашего восстания мы извлекли для себя кое-какой урок по части использования воздушных сил.
— Этот урок вам дал Лоуренс, а не я. И нового тут ничего нет.
— Есть — в самой системе, которую мы приняли. Два раза в неделю в Истабал будут направляться самолеты с продовольствием и горючим, а на обратный рейс мы предоставим их в качестве транспортных средств для нужд города. Мы стараемся приучить кочевое население пустыни к мысли о том, что в небе над ними постоянно что-то летает. Кроме того, мы организуем Бахразский парашютный корпус. И учение парашютистов проводим в пустыне, на глазах у бедуинов.
Гордон презрительно фыркнул. — Вы никогда не поумнеете, Фримен. Несколько подачек и несколько бомбардировщиков лишь заставят Хамида быть вдвое учтивее и вдвое осмотрительнее. Неужели вы воображаете, что ваши фокусы могут в чем-либо поколебать решимость такого человека, как Хамид?
Фримен не стал спорить. — Допустим, что Хамид не поддается влиянию. Зато наш гуманный подход обеспечивает нам дружбу многих других. Кстати, именно потому я к вам и приехал. Вы знаете, кто сейчас в Англии? Бедный Юнис, вождь Камра.
Если Фримен рассчитывал услышать изумленный возглас, увидеть поднятые брови или широко раскрытые глаза, его надежды не оправдались. А между тем воркующий голос Фримена преподнес новость так, как будто это был приятный сюрприз, специально подготовленный им для доброго старого друга Гордона.
— Вы не рады? — спросил Фримен,
— Очень рад!
— Тогда, значит, вы хорошо владеете своими чувствами. Одним словом, бедный. Юнис сейчас гостит у меня — неподалеку отсюда. — Он назвал деревню, рядом с которой была расположена его родовая усадьба. — Мы привезли его сюда в доказательство того, что не таим против него зла, а заодно чтобы он убедился в разумности и благодетельности наших порядков. И, конечно, мы хотим дать вам возможность повидать старого друга. Мы не сомневались, что вы захотите его повидать. Так что я, собственно, уполномочен передать вам на субботу приглашение к завтраку. Приезжайте непременно. Старик сейчас бодр и весел. Его горе после смерти этого злосчастного юноши довольно быстро улеглось. Он будет очень рад встрече с вами. — Произнося это «с вами», Фримен словно сфотографировал Гордона в его полувоенном костюме, который делал его подтянутым и настороженным, тогда как-в арабской одежде он весь был словно нараспашку.
Вошли миссис Гордон и Грэйс — они ходили в деревню за покупками. Фримен, церемонно представленный Гордоном, произвел именно тот эффект, которого Гордон и добивался: приятнейший непринужденный собеседник, он сразу пустился в романтические описания Аравии, шутливо рассказал о том, как Гордон захватил его в плен, с тактичной сдержанностью упомянув о неудачном исходе арабской эпопеи Гордона.
Гордон сказал: — Мы здесь никогда не разговариваем об Аравии, Фримен.
— Ну, разумеется, — сказал Фримен как ни в чем не бывало. — Неприятное лучше не вспоминать.
— Вы военный, мистер Фримен? — спросила миссис Гордон, и острый взгляд ее маленьких блестящих глаз придал вопросу оттенок затаенной враждебности.
— Нет, миссис Гордон. Я всего лишь жалкий чиновник. И, должен признаться, по натуре я глубоко штатский человек.
Грэйс подняла голову. — Тем лучше для вас! — сказала она. — Ненавижу военных, хоть, может быть, они и не виноваты.
— Вы, я вижу, ярая пацифистка, мисс Гордон.
— Не отрицаю. А вы?
— Нет, но…
— Я убежденная пацифистка, мистер Фримен, и я страстно, пламенно молюсь о том, чтобы в случае новой войны (новой кровавой бойни!) всех нас разорвало в клочки. По крайней мере будет навсегда положен конец этому чудовищному истреблению одних людей другими.
— Согласен, до глубины души согласен! — откликнулся Фримен проникновенным тоном. — Я не пацифист; по роду моей деятельности мне даже подчас приходится поощрять применение насилия. Но в принципе я против насилия; я давно уже пришел к выводу, что если для того, чтобы люди жили в мире, необходимо так много насилия, так лучше действительно одним ударом покончить все.
— Браво, Фримен! — сказал Гордон. — Вот и решение всех проблем!
— Я, конечно, несколько перегнул…
— Ничуть! — сказала Грэйс, и это было сказано с таким жаром, что Фримен удивленно оглянулся. — Вы совершенно правы.
— То, что вы говорите, противоречит духу христианства, — заметила миссис Гордон. — Это бесчеловечно и не слишком убедительно. Да я и не верю, что кто-либо из вас в самом деле желает такой непоправимой катастрофы. Вы, молодежь, так пылко ненавидите насилие, что ваши собственные речи дышат насилием. Так иногда добрый человек ни с того ни с сего выходит из себя по пустякам. Учитесь обуздывать свои страсти и старайтесь найти более разумное, человечное и христианское решение. — Она встала, спокойная и облагороженная верой в непогрешимость своих убеждений. — А теперь, если позволите, я пойду похлопочу насчет чая.