Герои Таганрога
Шрифт:
Под лучами знойного солнца люди понуро брели по обочинам дорог, озираясь на конвоиров, теряя последнюю надежду на свободу. В Германию отправляли самых здоровых и выносливых, а тех, кто послабее, заставляли на полях Украины убирать для немцев урожай.
Подпольщики Таганрога, как могли, помогали молодым людям избежать угона в неволю. По заданию Василия Константин Афонов привлек для этой работы знакомых девушек, служивших регистраторшами на бирже труда. Десятки чистых бланков выкрадывали они у своего шефа, чтобы оформить освобождение тем, кого посылали к ним подпольщики.
25 июля по городу расклеили объявления. Немецкое командование сообщало, что Ростов взят германскими войсками. Артиллерийская стрельба на востоке затихла, и поток машин с гитлеровскими солдатами наводнил Таганрог.
Словно саранча, нахлынули в город новые немецкие части, двигавшиеся к фронту. Солдаты атаковали огороды и приусадебные участки, забирали овощи, выкапывали молодую, совсем еще мелкую картошку, косили для лошадей несозревший хлеб.
Гитлеровцы вырвались в Сальскую степь, к излучине Дона, на Кубань и продолжали двигаться к Волге и Северному Кавказу. «Неужели это конец, неужели действительно сломлено последнее сопротивление Красной Армии? — думал в эти дни Василий. — Нет, этого быть не может. Ведь на других фронтах немцы не продвинулись ни на шаг. У них уже не хватает сил, чтобы наступать на всех направлениях сразу. Только у нас на юге они собрали мощный кулак, бросили все резервы и добились успеха», — успокаивал он себя.
Ночами он не спал, обдумывая создавшееся положение, намечал планы дальнейших действий подпольных групп и твердо решил перейти к активной борьбе с оккупантами, проводить диверсии, уничтожать вражескую технику. Сейчас это было главным. Только это могло вселить веру в людей, подавленных отступлением Красной Армии.
В эти дни у Максима Плотникова случилось большое несчастье. Немецкий солдат автоматной очередью убил его маленького сынишку. Жена Плотникова заболела от горя, а Максим на другой день после похорон пришел к Василию. Не говоря ни слова, он подошел к столу, выложил немецкий автомат, потом вытащил из карманов целый набор фашистских документов и, бережно раскладывая их на столе, сказал:
— Это только начало. Долго еще они моего сына поминать будут.
Василий увидел удостоверение немецкого офицера, служебную книжку полицая, ночные пропуска, несколько фотографий.
— Одного вот этими руками задушил, — Максим показал свои тяжелые рабочие ладони. — А другого — ломиком по черепу... И будто камень снял с сердца...
— А ты подумал, что за этих двух немцы два десятка заложников расстреляют?
— Так что же, прикажешь на руках носить гадов, от пули оберегать? Тогда им не только до Волги — до Урала дойти недолго. Нет уж, уволь. Не за тем я клятву давал, чтобы ниже травы согнуться. — Максим побагровел и угрюмо смотрел на Василия. Несчастье сильно изменило его — теперь это был угрюмый, думающий только о мести человек.
За стенкой послышались звонкий детский плач и успокаивающий женский голос. В комнату вбежала кудрявая восьмилетняя девочка.
— Дядя Вася! А чего ваш Женька дерется? — Она подбежала к Василию и, горько рыдая, уткнулась ему в колени.
— Женя! Иди-ка сюда! — крикнул Василий, поглаживая пушистые волосы девочки.
В дверях показался мальчик лет одиннадцати. Коротким приплюснутым носом, узким разрезом глаз он очень походил на отца. Мальчик сердито смотрел на всех.
— Ты почему Изабеллу обидел?
— А пусть она фашистом не обзывается.
Девочка выпрямилась и, продолжая всхлипывать, затараторила скороговоркой, указывая на мальчика тонкой рукою:
— Он первый, он первый у меня куклу отнял. Я поэтому его так обозвала. А он меня кулаком ударил...
— И правильно обозвала, — строго произнес Василий. — Только фашисты маленьких детей обижают. А я-то думал, ты пионер...
От обиды у мальчика дрогнула нижняя губа, казалось, он вот-вот расплачется.
— Брось, Василь, парня терзать, — глухо проговорил Максим Плотников. — Он же нечаянно и больше так никогда не будет.
— Когда мой папа приедет, я ему все-все про Женьку расскажу, — пообещала девочка и выбежала из комнаты.
— И ты уходи, — сердито сказал Василий сыну, — а если еще хоть раз ее пальцем тронешь — голову оторву.
— Эх ты, воспитатель, — вздохнул Максим, когда мальчик ушел.
— Понимаешь, девчонку жаль. Родители ее врачи. Дружили мы с ними в Матвееве Кургане. Вот и оставили они на меня свою дочку. А сами на фронт подались. А Женька, чертенок, ревнует, что ли, нет-нет да и норовит поддеть.
— Жена-то твоя хорошо к ней относится?
— Души в ней не чает.
— А домой, в Матвеев Курган, не собирается?
— Да она съездила уже раз. А у нее паспорт отобрали. По третьему списку в полиции значится, как жена коммуниста и совпартработника. Вот и вернулась сюда в Таганрог. Сейчас без паспорта живет, а там видно будет.
— Не тесновато вам в этом доме?
— Ничего, умещаемся. Сестра с двумя детьми в одной комнате. Мы вчетвером в другой. Хорошо, еще вторая сестра с семьей выехала отсюда.
Но Максим, казалось, уже не слушал. Собирая со стола немецкие документы и оружие, он думал о чем-то своем. Потом резко повернулся к Василию и, моргая влажными глазами, сказал:
— Послушай! Пусто у меня теперь в доме. Жена второй день белугой ревет. Отдай мне девочку. Пусть поживет у нас. И ей не худо будет, и нам полегче несчастье перенести...
Василий задумался. Ему было жаль этого большого, сильного человека, потерявшего единственного сына, и вместе с тем не хотелось расставаться с девочкой, которую успел полюбить, как родную дочь. Но чувство товарищества взяло верх. Он понял, что маленькая девчушка хоть немного поможет Плотниковым пережить тяжкое, непоправимое горе.
— Хорошо! Согласен! — сказал Василий. — Только захочет ли она? Ребенок ведь еще. Сперва к нам привыкала, а теперь к другим... Поговори с ней сам, — он подошел к двери и позвал Изабеллу.
— А мы с Женькой в дочки-матери играем, — объявила девочка, входя в комнату.
Не зная, с чего начать, Максим молча смотрел на ребенка. Потом сунул руку в карман, достал небольшой кулечек и, развязав его, протянул Изабелле несколько кусочков сахару.
— На, возьми. С Женькой поделитесь.
Девочка вопросительно взглянула на Василия и, лишь когда тот кивнул, подставила под руку Плотникова распростертые ладошки.