Герои Таганрога
Шрифт:
А Георгий Пазон вместе с Николаем Кузнецовым в одном из глухих переулков облили бензином и подожгли большой тягач с прицепом, груженный зерном. Немцы даже не попытались тушить этот пожар.
Много шума наделала ночная перестрелка, затеянная учителем Шаролаповым. Однажды, возвращаясь домой после посещения госпиталя военнопленных, куда он ходил по заданию Василия Афонова, Шаролапов увидел в кузове немецкого грузовика несколько ручных пулеметов. Искушение было велико. Видя, что возле машины никого нет, он схватил один пулемет и уже собирался втиснуть его под куртку, когда из ворот дома вышли два немца. Не раздумывая, Шаролапов метнулся в сторону и бросился бежать вдоль улицы. Гитлеровцы погнались за ним. Один из них выстрелил. Пуля просвистела над головой учителя.
Шаролапов забежал в первые попавшиеся ворота, пересек двор и спрятался за угол сарая. Вслед за ним во двор вбежали и немцы. С автоматами наперевес они медленно приближались к сараю. И Шаролапов решился. Подпустив гитлеровцев поближе, он расстрелял по ним половину обоймы из своего пистолета. Оба немца повалились на землю. А Владимир Иванович перемахнул через забор и исчез в темноте. Окружным путем он добрался до Василия Афонова.
Узнав о случившемся, Василий возмутился.
— Нельзя же из-за одного какого-то пулемета так рисковать собой и нашим общим делом, — сказал он. — Сейчас оружия у нас предостаточно. Только пулеметов больше двадцати штук. А вы так глупо себя ведете.
Шаролапов стоял перед Василием, словно провинившийся школьник.
За окном послышались чьи-то шаги. Дверь растворилась. На пороге кухни показался Анатолий Кононов.
— Здравствуй! — улыбнулся Василий. — Как дела на кожевенном? Дипперт еще жив или уже на том свете?
— На днях прямым сообщением туда отправится. Я Лиде Шляхтиной, поварихе его, яд передал. Мне Сахниашвили такой яд дал, который действует безотказно.
— И главное, тихо, — сказал Василий и глянул на Шаролапова. — Так-то вот, Владимир Иванович, действовать надо тихо. А уж если шум поднимать, так было бы из-за чего.
Петр Турубаров продолжал скрываться в погребе у Валентины Кочуры. Однажды вечером его навестил Василий.
— А что, Максим Плотников еще не был сегодня? — спросил он.
— Нет. Я его уже несколько дней не видел. Как принес он ведро картошки, так и не показывался.
— Картошка-то хоть вкусной была?
— А мы ее за один присест съели. Даже не успели распробовать...
— Неужели целое ведро сразу умяли? — Василий лукаво посмотрел на Петра.
Тот удивленно пожал плечами:
— А вы разве не знаете? Там картошки-то с гулькин нос было. Только верх присыпан. А снизу одни патроны. Вон они под сеном лежат, — Петр показал в угол погреба.
— Да... С продуктами у нас неважно. На вот пока, подкрепись. — Василий извлек из-за пазухи сверток и подал его Петру. — Здесь сало и немного хлеба. Остальное Максим сейчас принесет.
Наверху над распахнутым лазом склонилась Валентина Кочура.
— Василий Ильич! Петро! Идите сюда, в комнату. А я пойду на улице покараулю, чтоб никто не зашел случайно.
— Пойдем, Петро. Подыши свежим воздухом, — предложил Василий и поднялся по скрипучим ступенькам лестницы.
За ним выбрался из погреба и Петр.
— Неужто ты и не выходишь оттуда? — Василий кивнул на зияющее квадратное отверстие лаза.
— Почему? Иногда выползаю, правда, поближе к ночи. Изредка и во двор выхожу. Все звездами любуюсь. Выбрал одну, что поярче, с ней и перемигиваюсь, когда небо чистое. Только за ворота не выхожу... А на улицу страсть как хочется... — добавил он и глубоко вздохнул.
Валентина с грустью глянула на Петра, улыбнулась Василию и, набросив на плечи пальто, вышла из дому. Мужчины молча смотрели ей вслед.
— Замечательный товарищ, — восхищенно проговорил Василий.
— И девушка замечательная, — поддержал его Петр, — добрая, отзывчивая. Сама голодная ходит, а последним куском делится. Мать у нее не такая. Уж очень сердитая женщина, я бы сказал, даже злая.
— Что, ругается часто?
— Нет. Она исподтишка кольнуть норовит. Не может простить нам, почему мы не в армии, почему немца до Волги пустили. — Петр задумался, усмехнулся невесело. — Я ведь их мало вижу. Они наверху, а я там, под полом... Многое за эти дни передумал. И знаете, Василий Ильич, по походке людей различать научился... Да, да. Вы не смейтесь. У каждого человека по характеру и походка. Возьмите у Валентины. Походка мягкая, с добринкой этакой. А у матери ее шаг тяжелый, увесистый, будто злой...
— Стара она, вот и ходит солидно. А Валентина — та порхает по молодости.
— Нет, Василий Ильич, вы меня не поняли... Возьмите, к примеру, Максима Плотникова. Тяжеленный мужчина. Одно слово — кузнец. А ходит, будто ногами пол поглаживает. От каждого шага добротой веет... Вот посидели бы вы с мое в погребе, тогда бы поняли, — грустно улыбнувшись, закончил Петр.
— Может быть, может быть. Только мне пока это ни к чему. Да и тебе пора отсюда выбираться. За этим я и пришел. На вот тебе новые документы, — Василий достал из внутреннего кармана кожаный бумажник и подал Петру старый, потрепанный паспорт. — Здесь и ночной пропуск. С этим можешь ходить спокойно. Только запомни. Теперь твоя фамилия Степанов. Петр Степанов. Это на случай проверки документов. Работаешь ты на заводе механиком.
Петр с любопытством раскрыл паспорт, удивленно взглянул на свою фотографию.
— Но дела тебе предстоят другие, — продолжал Василий. — Городской штаб удовлетворил твою просьбу. Уничтожить предателя Родины, убийцу советских людей Бориса Стоянова поручено тебе. Так что действуй. Но будь осторожен. Домой к родителям не ходи, да и вообще старайся не показываться там, где тебя знают. Покушение на Стоянова надо продумать до мелочей, чтобы обеспечить себе максимальную безопасность. В твоем распоряжении Шаров и Валентина Кочура. Вопросы есть?
— Какие там вопросы! Все ясно. Пока Стоянова не убью — не успокоюсь.
В комнату вошла Валя. Вслед за ней, сгибаясь под тяжестью большого мешка, шел Максим Плотников. Он свалил мешок на пол, сказал Петру:
— Принимай гостинец. Свеклу тебе приволок. Кушайте на здоровье. Да смотрите зубы не обломайте.
— Опять с начинкой? — спросил Петр.
— Совсем немного. Гранат немецких десятка полтора. Вот и все. Спрячешь у себя на время.
— Что так долго? Заждался я тебя, — сказал Василий.