Героический эпос народов СССР. Том второй
Шрифт:
Старый везирь забеспокоился:
— Тагсыр! Падишах мой! Мой разум никогда не был тебе во вред. Вели ему тотчас же сойти с коня. Разве ты не видишь, что это тот самый разбойник, тагсыр! Вели его убить или изгнать!
— Послушай, везирь! Недавно ты твердил одно, а теперь говоришь другое. Сказано тебе: сядь на коня Гёроглы, надень эти доспехи, и ты станешь похож на Гёроглы. Замолчи, не болтай!
— Ты властен меня прогнать, но скоро ты не сможешь найти щели, куда спрятаться; твоя крепость покажется тебе ловушкой, — сказал везирь и, оскорбленный, ушел, отряхивая полы халата.
Гёроглы подъехал к падишаху.
— Эй, каландар! Сдается мне, что
— А что я сделал плохого, тагсыр, чтоб ты так говорил?
— Ты загубил в этой толпе много несчастных, да и в той погубил немало. Негоже устраивать такую забаву! Спой-ка лучше хорошую песню да покажи настоящую игру. А то и тебе достанется!
— Тагсыр, ты, кажется, начинаешь горячиться. Разве ты не понимаешь, почему я еще не устроил настоящей игры, почему нет еще настоящего зрелища?
— Нет, не понимаю.
— Так знай же. Я дожидался, чтобы день склонился к вечеру: ждал, пока везирь уйдет отсюда; ждал, чтобы снова был открыт пролом в стене. Все так и сталось… Мы с тобой сейчас поговорим напрямую. Я спою сейчас песню специально для тебя. А потом любуйся зрелищем, смотри во все глаза!
И Гёроглы обратился к падишаху с песней.
"Неистовый, быстрый скакун есть у меня, Когда на поле битвы врывается он, Кровавыми слезами плачут враги, Как змея, гибок, неуловим мой конь. Птица не успеет исчезнуть в облаках, В пустынной степи марал не пробежит, Не успеет с места сорваться марал, Когда появляется неистовый конь. Гёроглы говорит — я сам себе эмин, Многое повидали мои глаза, Ни хана, ни султана нет надо мной, Ловок я и силен, неистов мой конь".Окончив песню, Гёроглы произнес:
— Я сам себе господин!
— Спой еще одну песню… — сказал падишах, лихорадочно думая, куда бы убежать…
Гёроглы, разгневанный, поднялся в стременах, схватил саблю за рукоять и со словами: "Что ты заладил "спой песню, спой песню"! Кто я тебе — наемный бахши, что ли?" — бросился на падишаха.
Тот стрелой вбежал в ворота и с шумом захлопнул их. А Гёроглы выхватил саблю из ножен и поскакал по улице. Спаслись лишь те, кто свернул в сторону, на другую улицу. А всех, кто был на пути, рубил Гёроглы. Головы летели, как тыквы, кровь лилась рекой.
Подскакал Гёроглы к крепостной стене, помянул своего покровителя Льва божьего и дважды хлестнул коня плетью. Взвился Гыр-ат в небо, перелетел стену крепости. А за ней был ров шириной в пятнадцать гезов. Перелетел он и над рвом и опустился в пяти гезах за ним, разметав копытами камни. И вот уже Гёроглы далеко — летит на Гыр-ате, помахивая плетью…
… О ком теперь пойдет рассказ? О падишахе.
У падишаха была лестница с сорока перекладинами. Приставил он ее к стене крепости, поднялся на крышу дворца и закричал:
— Суннит Гёроглы увел своего коня. Стражники, нукеры, догоняйте, хватайте, ловите его!
Собрал он всех всадников в крепости, разослал приказания во все концы страны: "Пусть явятся сюда все военачальники со всеми своими пушками и арсеналами!"
Шесть курдов раньше других помчались вдогонку за Гёроглы, говоря про себя: "А вдруг
Стали они нагонять Гёроглы. Увидел он их и придержал коня. Они приблизились на расстояние, откуда был голос слышен, и остановились.
— Ну, джигиты! Что же вы медлите? Коли сражаться приехали — давайте сразимся! Ну, если вы не двигаетесь, я сам поеду к вам! — вскричал Гёроглы и тронул коня. Но всадники повернули коней и умчались к крепости. А Гёроглы, промолвив: — Не преследуй бегущего, — продолжил путь.
Возвратись в крепость, курды кричали:
— Тагсыр, падишах! Он гонится за нами, он вот-вот появится здесь!
Шах поспешно собрал всех всадников и бросился в погоню за Гёроглы.
Миновал день, прошла ночь…
Утром Гёроглы заметил вдали за своей спиной клубы пыли и остановил коня на вершине горы.
Падишах ехал впереди, но подъехать ближе остерегся, остановился на таком расстоянии, чтобы слышать голос.
— Эй, суннит Гёроглы, — закричал он. — Ты смелый джигит! Пожалей свою душу! Будь у тебя их хоть тысяча, ни одна душа твоя не спасется! Привяжи коня к дереву, оставь захваченные вещи, а сам убирайся подобру-поздорову. Мы не тронем тебя!
— Ты, видно, растерял свои мозги, падишах! Еще не родился человек, который захотел бы привязать коня и отдать добычу! — ответил Гёроглы, бросил поводья на луку седла, взял в руки саз и запел, обращаясь к падишаху:
"Кто любит ратное дело и сабель звон, Тот смело на поле брани выходит пусть, Кто готов за веру душу свою и жизнь Отдать, на поле брани выходит пусть. Я пришел нежданный, подобно сну, Слово труса — позор, слово труса — вздор, Тот, кто яростно, как дикий тур, Бьется, на поле брани выходит пусть. Я вздерну тебя на виселице, падишах, Тело твое собакам отдам терзать, Пятнадцать воинов твоих — мне не чета, Кто хочет, на поле брани выходит пусть. На своем могучем коне я вышел на бой, Меня не обманешь, я знаю, кто друг, кто враг, "Я умер, когда я родился", — кто так Говорит — на поле брани выходит пусть. На своем скакуне Гыр-ате сидит Гёроглы, Я могу всегда честь свою защитить, Кто свою удалую голову готов Потерять — на поле брани выходит пусть".Допел Гёроглы песню, ускакал за гору, и с тыла ударил по войску — бил, рубил, колол…
Падишах обратился в бегство. Вот уже Гёроглы дотянулся пикой до его спины, да вспомнил наставления своего покровителя: "Не преследуй бегущего!"
Гёроглы остановил коня, начал осматривать себя. Большое было войско. Нельзя было одолеть его, не получив ни одной царапины. Сам Гёроглы получил восемнадцать легких ран, а Гыр-ат захромал.
"О, аллах, что это с ним?" — подумал Гёроглы. Спешился, осмотрел коня: оказалось, что Гыр-ат в ярости так сильно ударил копытом о камень, что сбил переднюю часть копыта.