Гидеон. В плену у времени
Шрифт:
Маркиза смотрела в глаза мистера Скокка, вытягивая из них ожидаемый ею отклик, и мистер Скокк опустился на колени перед ней. Его взрослый сын ощутил при этом странную досаду. Кэйт уже начинала испытывать нетерпение, и тут сама маркиза обратила на нее внимание. Пронизывающий голубой взгляд изучал Кэйт с головы до ног, задерживаясь на наскоро причесанных волосах, на не слишком чистых ногтях, на убогом провинциальном ситцевом платье, и отметил в ней недостаток выдержки. Если бы Кэйт была объектом неких испытаний, то маркиза де Монферон,
– Ох, простите!
В смущении Кэйт встала на четвереньки и принялась подбирать куски вазы. Нечаянно она засадила в палец занозу из мелких осколков фарфора, капли крови испачкали юбку и, что еще хуже, попали на розовый шелк обивки кресла, за ручку которого она схватилась, чтобы подняться с пола.
– Все уберет лакей, мадемуазель! – воскликнула маркиза, больше пришедшая в ужас от неуклюжести Кэйт и ее готовности поработать руками, чем от незначительных повреждений, нанесенных ее собственности. – Эмиль! – позвала она через открытую дверь.
Питер старался поймать взгляд Кэйт, чтобы поддержать ее, но она от расстройства уставилась в пол. Питер подал ей носовой платок, она молча взяла его и обвязала им палец.
– Позвольте представить вам мисс Кэйт Дайер, мадам, – сказал Питер.
Маркиза слегка наклонила голову.
– Enchantee, – произнесла она, почти не глядя на Кэйт.
– Приятно познакомиться с вами, – промямлила Кэйт.
Перевернутый столик раздражал маркизу, но она не собиралась ни поднимать его сама, ни разрешать делать это гостям. Она вышла в холл.
– Эмиль! – нетерпеливо крикнула маркиза, но, похоже, у лакея были дела поважнее. – И носит же земля таких олухов! – воскликнула она. – Я заметила, что в некоторых известных семействах Лондона нанимают лакеев китайцев – думаю, пришло время и мне найти такого! Эмиль!.. ЛуиФилипп!
Кэйт уловила взгляд, которым обменялись мистер Скокк и Питер. Маркиза вернулась в комнату с недовольным выражением лица. Наконец стук каблуков по деревянной лестнице возвестил о шумном прибытии чрезвычайно привлекательного молодого человека. Ему было, возможно, лет шестнадцатьсемнадцать, внешне он был так похож на маркизу, что ни у кого не возникло бы сомнений, что это ее сын.
– Хочу представить вам моего сына, ЛуиФилиппа де Монферона, – сказала маркиза. Но прежде чем мальчик поздоровался с гостями, мать привлекла его к себе и сказала, да так громко, чтобы все это расслышали: – Если ты спишь в одежде, то по крайней мере меняй ее, когда появляешься перед гостями. И скажи на милость, что это за ужасный запах?
Молодой человек отвесил легкие поклоны каждому гостю. Его яркое шелковое одеяние было мятым и не слишком чистым, а голова повязана мокрым полотенцем. Под большими
– Я поспорил, что смогу выпить больше бокалов вина, чем сын лорда Честерфилда сможет съесть маринованной селедки. Он сжульничал, я уверен…
Маркизу это вовсе не позабавило.
– И сколько же ты проиграл?
ЛуиФилипп постучал пальцем по носу.
– Меньше десятой части того, дорогая матушка, – прошептал он, – что, как я слышал, вы проиграли прошлой ночью…
Кэйт прижала ко рту руку, пытаясь скрыть усмешку, и ЛуиФилипп блеснул ей улыбкой. От досады и раздражения у маркизы даже глаза сузились.
– Где Эмиль?
– Скорее всего читает книги, которые я достал по папиной просьбе.
– Что за интересы у нашего лакея, почему он читает книги твоего отца? Скажи ему, чтобы он немедленно явился сюда…
– Да, мама. – И ЛуиФилипп, придерживая тюрбан, покинул комнату, раскланявшись с гостями. Маркиза взяла себя в руки.
– Простите меня, в Лондоне я эмигрантка, здесь нет мужа, который поддержал бы меня, поэтому мой быт устроен вовсе не так, как мне хотелось бы.
– Эмиль! Ma mere demande ta presence! – это ЛуиФилипп крикнул из окна наверху лестницы и с грохотом закрыл окно. Он вернулся в сопровождении двух миниатюрных болонок с шелковыми черными ушами и большими сияющими глазами, собачки возбужденно лаяли у его ног. Маркиза прогнала болонок прочь, и их крошечные коготки застучали по ступенькам лестницы. ЛуиФилипп стоял рядом с маркизой – радушные, приветливые хозяева. Однако гости внезапно почувствовали, что мысли хозяев заняты чемто другим. Кэйт, Питер и мистер Скокк в тревоге переглянулись.
– И у вашего мужа нет планов вернуться в Лондон?
– Мой муж ждет, когда французский народ поймет, что пора кончать с этой революцией, и порядок будет восстановлен. Он – оптимист, не так ли, ЛуиФилипп?
– Папа оптимист и по принципам, и по характеру.
– И вообще он предпочитает деревню – общество наскучило ему. Моему мужу нравится жить отшельником, делать свои опыты и бесконечно переписываться с учеными и философами всей Европы. А мы, – маркиза де Монферон положила руку на плечо сына и храбро улыбнулась, – должны пытаться жить как можно лучше…
– Мне грустно слышать это, мадам, – сказал Питер, – находиться вдали от семьи тяжело и в лучшие времена, а при теперешней ситуации во Франции…
– Да – это мука, – печально согласилась маркиза.
«Мне она не кажется очень измученной», – подумала Кэйт, уже настроенная против маркизы.
– Вы не сказали, мистер Сеймур, почему просили о встрече с моим мужем.
Питер глубоко вздохнул и попытался объяснить:
– У нас есть некий механизм… ээ, некий комплекс, устройство которого можно понять, только зная законы естественных наук… и это находится за пределами наших возможностей…