Гидеон. В плену у времени

Бакли-Арчер Линда

Наемная карета уехала, оставив компанию перед высокой черной лакированной дверью, которая напомнила Кэйт дверь дома номер десять на Даунингстрит. Молоточек у двери был необычен для лондонских домов: это была рука леди в браслете, который выглядывал изпод оборки манжеты. Питер энергично постучал, и все стали ждать ответа. Кэйт немного нервничала: предстоит встреча с семьей французских аристократов, а ведь известно, что сейчас происходит по другую сторону Английского канала. Что нужно сказать? «Я ужасно сожалею о том, что произошла Французская революция, но, возможно, вы могли бы быть несколько добрее к крестьянам?»

Входная дверь открылась, и крохотный лакей взял записку, которую Питер адресовал маркизу де Монферон. Вскоре

лакей вернулся и пригласил всех в холл.

– Пожалуйста, входите, – сказал он и повел их по винтовой лестнице в комнату на втором этаже, большие окна которой смотрели на ГолденСквер, – мадам немедленно выйдет к вам.

По сравнению с простой меблировкой дома на ЛинкольнИннФилдс резиденция Монферонов была нарядной, разукрашенной в самом пышном стиле. Хотя, подумала Кэйт, любопытно, почему в доме так сильно пахнет рыбой? Кэйт сидела в золоченом кресле, обитом роскошным шелком, розовым, как цветы вишни, и чувствовала себя както неловко, чуть ли не больной. Конечно, тут и вести себя надо подобающе этой чопорной роскоши, а Кэйт всегда раздражала любая манерность. Ей показалось, что Джошуа, как и она, чувствует себя неуютно. Он все время нервничает, подумала она. И правда, Питер постоянно то скрещивал, то расставлял ноги и крутил пуговицы на жилете, как будто в присутствии отца забыл, что должен вести себя сдержанно, повзрослому. Зато мистер Скокк, откинувшийся в шезлонге перед арочным окном, выглядел истинным джентльменом. Одежда, которую он позаимствовал у Питера, сидела на нем замечательно. Джошуа даже сказал, что эта одежда словно сшита специально для мистера Скокка. Кэйт с радостью приняла предложение Ханны отправиться на Стрэнд и купить там шелковую шаль, которая приукрасила бы ее старомодное платье. Впрочем, Кэйт не особенно беспокоилась о том, что не такто уж хорошо одета.

Всем хватило времени, чтобы детально изучить комнату, поскольку хозяева дома заставили их ждать полных три четверти часа. Этот маркиз де Монферон должен был бы по заслугам оценить их поведение, подумала Кэйт. Хотя сэр Джозеф и Джошуа полагали, что машину можно починить, она сомневалась, что в восемнадцатом веке ктонибудь в состоянии отремонтировать такое сложное устройство. С другой стороны, они с отцом Питера из двадцать первого века. И что? Кэйт тяжело вздохнула и стала слегка постукивать ногой по полированному деревянному полу. Она лениво поглядывала на массивное зеркало в позолоченной раме, которое отражало голубое небо и стремительно несущиеся облака; рассматривала картины в глубоких резных рамах, написанные маслом и изображающие нарядных пастушек. Вот бы удивились соседи в Дербишире, которые разводили овец, увидев такие смешные костюмы! Этим надутым пастушкам порхать на балу, а не топать по грязным полям. В комнате была и китайская мебель, покрытая красным и черным лаком. Особенно Кэйт поразил высокий шкаф. Наверняка в нем множество тайничков! Он весь был расписан золотыми пагодами, гористыми пейзажами, свисающими над ручьем деревьями. Так хотелось заглянуть внутрь! Но Кэйт не посмела.

Устав от лицезрения прохожих на ГолденСквер, мистер Скокк поднялся и стал прохаживаться по комнате. Он остановился и потянулся под великолепной люстрой. У люстры было шесть рожков из стекла и шесть шпилей, хрустальными сталагмитами взмывающих к потолку, все это перемежалось с каскадом грушеобразных хрустальных капель, посылающих лучики радуги по комнате. Руки мистера Скокка столкнулись с люстрой, которая начала раскачиваться, как маятник, и хрустальные капельки затрезвонили, как колокольчики.

Питер вскочил, чтобы помочь, но мистер Скокк жестом остановил его. Он рассмеялся и стал тихо напевать в такт раскачиванию люстры. Впрочем, Питер вовсе не находил ситуацию смешной. Он хорошо помнил, как упала люстра в БэслоуХолл и преподобный Ледбьюри стал похож на привидение от осыпавшейся на него штукатурки. Преподобный с палкой в руке гнался

за ним через сад, намереваясь преподать незабываемый урок. Питер и в самом деле все это до сих пор помнил. Хрустальная люстра вроде этой стоила огромных денег, и Питер вовсе не желал получить счет. Он поймал взгляд смеющейся Кэйт, она от души веселилась, и ценность этого предмета ее совсем не интересовала. Боже, он стал более рассудительным, чем отец! Питер глянул на люстру и больше уже не пытался ее остановить.

– Будьте осторожны, джентльмены, люстра – одна из пары люстр, сделанных Уильямом Паркером. Вторая висит в нашем шато в Аррасе, и я надеюсь когданибудь их воссоединить, – раздался глубокий, звучный женский голос с легким французским акцентом.

Кэйт и мистер Скокк перестали смеяться и посмотрели на женщину, стоящую в дверях. Виконтесса Креморн не преувеличивала: маркиза де Монферон действительно была красавица. Высокая блондинка с темными, синефиолетовыми глазами, с изящной фигурой, – все вызывало в сознании образ спелого персика. Тяжелые волосы искусно уложены так, чтобы во всем совершенстве была видна ее лебединая шея.

Дама в шелковом платье цвета лаванды и слоновой кости улыбалась, прекрасно осознавая эффект, который произвело ее появление на гостей.

– И кому я имею честь представиться? – Она глянула на записку, которую Питер передал ей с лакеем. – Кто из джентльменов мистер Сеймур?

Питер вышел вперед и низко поклонился.

– Мадам, – сказал он, – благодарю за то, что вы согласились принять нас, лишь прочитав эту маленькую записку. Позвольте мне представить вам мистера Николаса Скокка.

– Как поживаете? – сказал отец Питера, протягивая руку маркизе.

Питер громко закашлял, чтобы показать, что так делать нельзя, но маркиза, рассмеявшись, взяла руку мистера Скокка своей рукой в перчатке и пожала ее.

– Я поживаю очень хорошо, мистер Скокк, несмотря на убожество дома, которое мы вынуждены терпеть с тех пор, как покинули Францию.

Мистер Скокк скептически оглядел комнату.

– Но у вас красивый дом. Я восхищен видом из вашего окна на ГолденСквер.

Кэйт ждала своей очереди быть представленной и выжидающе смотрела на Джошуа и мистера Скокка, которые, казалось, вовсе не обращали на нее внимания, пораженные явлением маркизы де Монферон. Маркиза оценивающе рассматривала прическу мистера Скокка и его одежду: кремовые шерстяные бриджи, черные жилет и камзол поверх ослепительно белых рубашки и галстука.

– Мой дорогой сэр, каждый, кто мог быть свидетелем великолепия двора Версаля, не мог бы назвать это, – и она грациозным взмахом руки указала на комнату или, возможно, на ГолденСквер, или даже на весь Лондон, – красивым. Стоит мне закрыть глаза, я все еще представляю, как прогуливаюсь по широкой аллее сада Ле Нотр, ведущей к музыкальным фонтанам. Я вижу королеву Марию Антуанетту и ее фрейлин, плавно скользящих в Зале Зеркал, и страусовые перья покачиваются над их головами, а маленькая армия придворных склоняется при их приближении. Красивыми можно назвать образы, подобные этим. Использовать то же самое слово для того, чтобы описать ГолденСквер, вряд ли уместно: это принизит значение другого.

– У вас совершенный английский, – сказал мистер Скокк, явно преклоняющийся перед женщиной, которая была знакома с МариейАнтуанеттой. Кэйт со значением покашляла, но никто не обратил на нее внимания.

– Мне не трудно говорить поанглийски – мой отец, когда мне было двенадцать, нанял английскую гувернантку. Французский мисс Ганн был отвратителен, и, как следствие, я стала бегло говорить поанглийски. Латынь у нее тоже была плоха, а ее познания в классике – немногим лучше, однако тогда она учила меня жизни больше, чем кто бы то ни было другой. Уверена, отец пришел бы в ужас, если бы узнал о характере наших занятий. Но мы провели вместе несколько развеселых лет… а потом я вышла замуж.